Положительный тип русского человека в произведениях лескова. Главные герои «Левши» Лескова

Произведения Лескова завораживают читателя, заставляют его задуматься, проникнуться самыми сложными вопросами, касающимися человеческой души, особенностей русского национального характера. Герои Лескова могут быть разными - сильными или слабыми, умными или не очень, образованными или неграмотными. Но в каждом из них есть какие-либо удивительные качества, возвышающие этих героев над многими из их окружения.
На первый взгляд Лесков в своих произведениях рассказывает о самых обыкновенных, можно сказать, о заурядных людях. Но к финалу едва ли не каждой повести, каждого рассказа или романа оказывается, что герой, явно пользующийся авторской симпатией, обладает всеми качествами личности исключительной в морально-нравственном отношении.
Лесков - писатель-реалист. Он рисует жизнь такой, какая она есть, не приукрашивая ее. Однако в его произведениях жизнь и без приукрашиваний полна удивительных событий, заставляющих человека обнаруживать скрытые стороны своей натуры. Лесков - великолепный психолог. Он умело показывает самые сокровенные стороны человеческой души. И именно поэтому герои его произведений кажутся нам “настоящими” - жившими и творившими когда-то давно.
Лесков великолепно раскрывает особенности русского национального характера. Перечитывая страницы многих его произведений, невольно задумываешься о богатстве, незаурядности и своеобразии загадочной русской души. Особенно примечательно, что русский характер раскрывается в самых сложных условиях. Противоречие между внутренними стремлениями человека и вынужденными его действиями часто толкает героев на преступления.

Если все русские классики прошлого века уже при жизни или вскоре после смерти были осознаны литературно-общественной мыслью в этом качестве, то Лесков был "причислен" к классикам лишь во второй половине нашего столетия, хотя особое мастерство языка Лескова было бесспорно, о нем говорили не только поклонники его таланта, но отмечали даже его недоброжелатели. Лескова отличало умение всегда и во всем идти "против течений", как назвал позднейшую книгу о нем биограф. Если его современники (Тургенев, Толстой, Салтыков-Щедрин, Достоевский) заботились преимущественно об идейной и психологической стороне своих произведений, искали ответов на общественные запросы времени, то Лескова это занимало в меньшей степени, или же он давал такие ответы, которые, обидев и возмутив всех, обрушивали на его голову критические громы и молнии, надолго повергая писателя в опалу у критиков всех лагерей и у "передовых" читателей.
Проблема нашего национального характера стала одной из главных для литературы 60-80-х годов, тесно связанной с деятельностью разночинных революционеров, а позднее народников.

Главная сквозная тема произведений Лескова – возможности и загадки русского национального характера . Отличительные свойства русского человека он искал во всех сословиях и классах. Ранние рассказы Лескова (Житие одной бабы, Воительница, Леди Макбет Мценского уезда) основаны на сюжетах и образах, почерпнутых из народных любовно-бытовых песен и баллад .

Лесков вносил в решение проблемы русского национального характера неожиданные и для многих критиков и читателей нежелательные акценты. Таков рассказ “Леди Макбет Мценского уезда”. Мценская купчиха Катерина Измайлова - один из вечных типов мировой литературы - кровавая и честолюбивая злодейка, которую властолюбие привело в бездну безумия. Но она наивна и доверчива в своем чувстве, как многие русские бабы, впервые узнавшие – как любить. Катерина на слышит фальши в речах, не способна понять, что её возлюбленный её обманывает. Но Катерина яркая, сильная, смелая и отчаянная русская баба. Молодая, сильная, страстная женщина вынуждена влачить жалкое существование в богатом купеческом доме. Она тоскует, томится, мечтая о настоящей страсти и довольствуясь довольно натянутыми отношениями с мужем.
Приближаясь к финалу произведения, невольно задаешься вопросом: можно ли осуждать Катерину Львовну за злодейства, ею совершенные. Не только можно, но и нужно. Но только как же быть с христианской заповедью: “Не судите, да не судимы будете”? Действия Катерины Львовны отчасти продиктованы инстинктом самосохранения, отчасти - желанием получить хотя бы малую толику простого женского счастья, которого она была лишена и о котором так долго мечтала.
Героиня способна вызвать восхищение у читателя несмотря на все свои злодеяния. Характер Катерины Львовны, безусловно, неординарен. Окажись она в иных условиях, возможно, нашлось бы более достойное применение ее физическим и духовным силам. Однако описанная Лесковым среда превращает Катерину в настоящее чудовище. Она безжалостно отправляет на тот свет не только своего свекра, затем мужа, но и губит невинного ребенка. Вина героини заключается прежде всего в том, что она не пыталась противостоять обстоятельствам. И вместе с тем она предстает достойной сожаления. В русском национальном характере склонность к риску и изобретательность часто идут рука об руку как со злодейством, так и с благородством. Судьба купеческой жены Катерины Львовны свидетельствует о том, как легко отдать все богатства своей души ради злого дела. Но так бывает далеко не всегда.

С годами писателя все больше привлекают люди, живущие по законам совести и сердца . Его любимым персонажем становится тип русского праведника . Лесков, по словам Горького, начинает создавать для России иконостас ее святых и праведников . Это новая разновидность маленького человека - маленькие великие люди , которые представляют созидательные силы русского народа. В создании таких героев автор опирался на древнерусскую литературу. Как выразители авторских представлений об идеальной личности, нравственность которой определяется верой в Христа, праведники Лескова близки положительным героям Достоевского. Но Лесков поэтизирует активную личность, и религиозность его героев – это практическое христианство.

В повести «Очарованный странник» (1873) писателя в большей мере занимает не благочестие, а богатырство русского человека. Чары провидения Иван ощущает на себе, поэтому очарованный. По Лескову, русскому человеку не свойственна систематическая рассудочность, что не свидетельствует о его духовной бедности.

В повести "Очарованный странник" (1873) Лесков, не идеализируя героя и не упрощая его, создает целостный, но противоречивый, неуравновешенный характер. Иван Северьянович может быть и дико жестоким, необузданным в своих кипучих страстях. Но его натура по-настоящему раскрывается в добрых и рыцарски бескорыстных делах ради других, в самоотверженных подвигах, в способности справиться с любым делом. Простодушие и человечность, практическая сметка и упорство, мужество и выносливость, чувство долга и любовь к родине - таковы замечательные черты лесковского странника. Изображаемые Лесковым положительные типы противостояли "меркантильному веку", утверждаемому капитализмом, который нес обесценивание личности простого человека. Лесков средствами художественной литературы сопротивлялся бессердечию и эгоизму людей "банкового периода" , нашествию буржуазно-мещанской чумы, умертвляющей все поэтическое и яркое в человеке.

В «Левше » (1881) в форме легенды-анекдота Лесков запечатлел исключительную одаренность русских мастеровых. Талант и самобытность русского человека не просто дар, а следствие благородной привычки к усердному и разнообразному труду, воспитывающему смелость и упорство творческого духа . По поводу Левши сам лесков признавался, что там, где стоит левша, надо читать русский народ и что у него не было намерения ни польстить народу, ни принизить его. Лесков привлекает внимание не только к одаренности, но и к трагической судьбе русского человека: талант его растрачивается на пустяки. Горький увидел отличительную особенность худ. стиля Лескова в том, что он не лепит образы пластически, а создает их искусным плетением кружева разговорной речи . У Лескова повествование чаще всего ведется от первого лица. Эту повествовательную манеру определяют понятием сказ .

Едва ли не главным в творчестве Н. С. Лескова было создание им ярких национальных характеров, замечательных своей нравственной чистотой и всечеловеческим обаянием. Писатель умел находить яркие русские характеры, притаившиеся в разных уголках родной страны, людей с обостренным чувством чести, сознанием своего долга, непримиримых к несправедливости и одухотворенных человеколюбием. Он рисовал тех, кто упорно, самоотверженно несет “бремя жизни”, всегда стремится помочь людям и готов постоять за правду-истину.
Его герои находятся далеко от бурных столкновений века . Они живут и действуют в родной глухомани, в русской провинции, чаще всего на периферии общественной жизни. Но это вовсе не означало, что Лесков уходил от современности. Как остро переживал писатель насущные нравственные проблемы! И вместе с тем он был убежден, что человек, который умеет смотреть вперед без боязни и не таять в негодованиях ни на прошлое, ни на настоящее, достоин называться творцом жизни. “Эти люди, - писал он, - стоя в стороне от главного исторического движения... сильнее других делают историю ”. Таких людей изображал Лесков в “Овцебыке” и “Соборянах”, в “Запечатленном ангеле” и “Захудалом роде”, в “Левше” и многих других рассказах и повестях. Удивительно непохожие друг на друга, они объединены одной, до поры скрытой, но неизменной думой о судьбах родины.
Мысль о России, о народе в переломные минуты духовных исканий со щемящей силой пробуждается в их сознании, возвышая до эпического величия их скромные жизненные деяния. Все они “своему Отечеству верно преданные”, “к своей родине привержены”. В глубине России, на краю света живет в сердцах незаметных героев любовь к родной земле. К ней обращены думы непокорного протопопа Туберозова (“Соборяне”), страстно порицающего обывателей в великой утрате заботы о благе родины. В речах героя, удаленного от столичных бурь, звучат идущие от безмерной любви слова: “О мягкосердечная Русь, как ты прекрасна!”. И не смиренная, раболепная кротость восхищает непокорного протопопа, нет: он весь под обаянием скромной, но великой силы доброго самоотвержения, готовый на подвиг и сопротивление злу.
И грезит протопоп о каком-то новом чудесном храме на Руси, где будет вольно и сладко дышать внукам. О счастье народа по-своему думает и “черноземный философ” Червев; этого счастья соотечественникам своим желает и “Дон-Кихот” Рогожин (“Захудалый род”): в горячечном бреду мечтает он освободить сотни тысяч людей в России... “Очень мне за народ умереть хочется”, - говорит очарованный странник Иван Северьянович Флягин. И глубоко переживает этот “черноземный Телемак” свою причастность к родной земле. Какое великое чувство заключено в его незатейливом рассказе об одиночестве в татарском плену: “... тут глубине тоски дна нет... Зришь, сам не знаешь куда, и вдруг перед тобой отколь ни возьмись обозначается монастырь или храм, и вспомнишь крещеную землю и заплачешь”.
Наверное, в “Очарованном страннике”, как ни в каком другом произведении Лескова, высвечено то затейливое миропонимание, которое свойственно русскому человеку. Замечателен весь облик чистосердечного героя: неуемная сила духа, богатырское озорство, неистребимая жизненность и чрезмерность в увлечениях, чуждая умеренности добродетельного мещанина и покорной благосмиренности, и широта его души, отзывчивость к чужому горю.
Глубокое ощущение нравственной красоты “одолевает дух” лесковских праведников. “У нас не переводились, да и не переведутся праведники” - так начинается рассказ “Кадетский монастырь”, в котором “люди высокие, люди такого ума, сердца и честности, что лучших, кажется, и искать незачем” предстают в своей многотрудной обыденной жизни - воспитателей и наставников юных кадетов. Их нетрафаретное, глубоко мудрое отношение к воспитанию содействовало становлению в воспитанниках того духа товарищества, духа взаимопомощи и сострадания, который придает всякой среде теплоту и жизненность, с утратой которых люди перестают быть людьми.
Среди героев Лескова и знаменитый Левша - воплощение природной русской талантливости, трудолюбия, терпения и веселого добродушия. “Где стоит “Левша” - замечает Лесков, подчеркивая обобщающую мысль своего произведения, - надо читать “русский народ”.

Среди русских классиков Горький указывал именно на Лескова как писателя, который с величайшим напряжением всех сил своего таланта стремился создать "положительный тип" русского человека, найти среди "грешных" мира сего кристально чистого человека, "праведника". Писатель с гордостью декларировал: "Сила моего таланта -- в положительных типах". И спрашивал: "Покажите мне у другого писателя такое обилие положительных русских типов?»

В филигранно отделанном сказе о Левше (1881) чудесный мастер-оружейник совершил техническое чудо -- подковал сделанную англичанами стальную блоху, которую невозможно рассмотреть без "мелкоскопа". Но сущность своего рассказа Лесков не свел лишь к баснословной изобретательности самоучки Левши, хотя она и сама по себе имела в глазах писателя исключительное значение для понимания "души народа". Писатель проникает в сложную диалектику внешнего и внутреннего содержания образа Левши и ставит его в характерные обстоятельства.

Левша маленький, невзрачный, темный человек, который "расчет силы" не знает, потому что в "науках не зашелся" и вместо четырех правил сложения из арифметики все бредет еще по "Псалтирю да по Полусоннику". Но присущие ему богатство натуры, трудолюбие, достоинство, высота нравственного чувства и врожденная деликатность неизмеримо возвышают его над всеми тупыми и жестокими хозяевами жизни. Конечно, Левша верил в царя-батюшку и был религиозным человеком. Образ Левши под пером Лескова превращается в обобщенный символ русского народа. В глазах Лескова нравственная ценность человека заключена в его органической связи с живой национальной стихией -- с родной землей и ее природой, с ее людьми и традициями, которые уходят в далекое прошлое. Самым замечательным было то, что Лесков, превосходный знаток жизни своего времени, не подчинился той идеализации народа, которая главенствовала в среде русской интеллигенции 70-80-х годов. Автор "Левши" не льстит народу, но и не принижает его. Он изображает народ в соответствии с конкретными историческими условиями, а вместе с тем проникает и в таящиеся в народе богатейшие возможности к творчеству, изобретательности, служению родине. Горький писал, что Лесков "любил Русь всю, какова она есть, со всеми нелепостями ее древнего быта, любил затрепанный чиновниками, полуголодный, полупьяный народ".

В повести "Очарованный странник" (1873) разносторонняя одаренность беглого крепостного Ивана Флягина изображена Лесковым в слиянии с его борьбой с враждебными и тяжкими обстоятельствами жизни. Автор проводит аналогию с образом первого русского богатыря Ильи Муромца. Он называет его "типическим простодушным добрым русским богатырем, напоминающим дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме графа А. К. Толстого". Примечательно, что Лесков избрал повествование в форме рассказа о странствиях героя по родной стране. Это позволило ему нарисовать обширную картину русской жизни, столкнуть своего неукротимого богатыря, влюбленного в жизнь и людей, с разнообразнейшими ее условиями.

Лесков, не идеализируя героя и не упрощая его, создает целостный, но противоречивый, неуравновешенный характер. Иван Северьянович может быть и дико жестоким, необузданным в своих кипучих страстях. Но его натура по-настоящему раскрывается в добрых и рыцарски бескорыстных делах ради других, в самоотверженных подвигах, в способности справиться с любым делом. Простодушие и человечность, практическая сметка и упорство, мужество и выносливость, чувство долга и любовь к родине -- таковы замечательные черты лесковского странника.

Почему Лесков назвал своего героя очарованным странником? Какой смысл он вкладывал в такое название? Смысл этот многозначительный и очень глубокий. Художник убедительно показал, что его богатырь необыкновенно чуток ко всему прекрасному в жизни. Красота производит на него магическое действие. Вся его жизнь проходит в разнообразных и высоких очарованиях, в артистических, бескорыстных увлечениях. Над Иваном Северьяновичем властвуют чары любви к жизни и людям, к природе и родине. Подобные натуры способны стать одержимыми, они впадают в иллюзии. в самозабвение, в грезы, в восторженно-поэтическое, экзальтированное состояние.

Изображаемые Лесковым положительные типы противостояли "меркантильному веку", утверждаемому капитализмом, который нес обесценивание личности простого человека, превращал его в стереотип, в "полтину". Лесков средствами художественной литературы сопротивлялся бессердечию и эгоизму людей "банкового периода", нашествию буржуазно-мещанской чумы, умертвляющей все поэтическое и яркое в человеке.

В произведениях о "праведниках" и "художниках" у Лескова сильна сатирическая, критическая струя, когда он воспроизводит драматические отношения своих положительных героев с окружающей социально им враждебной средой, с антинародными властями, когда он рассказывает о бессмысленной гибели талантливых людей в России. Своеобразие Лескова в том и состоит, что оптимистическое изображение им положительного и героического, талантливого и необыкновенного в русском народе неизбежно сопровождается и горькой иронией, когда автор со скорбью рассказывает о печальной и часто трагической судьбе представителей народа. В "Левше" дана целая галерея сатирически обрисованных представителей продажной, глупой и корыстолюбивой правящей верхушки. Сатирические элементы сильны и в "Тупейном художнике". Вся жизнь героя этого произведения состояла в единоборстве с барской жестокостью, бесправием, солдатчиной. А история крепостной актрисы, простой и мужественной девушки? разве ее разбитая жизнь, трагический итог которой породил привычку "заливать уголек" вынесенных ею страданий глотками из "плакона" с водкой, не является обличением крепостничества?!

Формулу "вся Русь явилась в рассказах Лескова" следует понимать, прежде всего в том смысле, что писатель постиг существенные национальные особенности духовного мира русского народа. Но "вся Русь явилась в рассказах Лескова" м в другом смысле. Жизнь у него воспринимается как панорама разнообразнейших укладов и нравов в различных районах огромной страны. Лесков обратился к таким удачным способам построения сюжета, которые позволили ему в единой картине воплотить "всю Русь". Он пристально изучает опыт Гоголя, автора "Мертвых душ", и не только извлекает из гоголевского приема (разъезды Чичикова) плодотворный для себя урок, но и переосмысливает этот прием применительно к своему предмету изображения. Странствия героя как один из способов развертывания повествования необходимы Лескову для того, чтобы показать простого русского человека -- беглого крестьянина -- в разных обстоятельствах, в столкновении с различными людьми. Такова своеобразная одиссея очарованного странника.

Лесков называл себя "художником слога", то есть писателем, владеющим живой, а не литературной речью. В этой речи он почерпнул ее образность и силу, ясность и точность, живую эмоциональную взволнованность и музыкальность. Лесков считал, что в Орловской и Тульской губерниях крестьяне говорят удивительно образно и метко. "Так, например, -- сообщает писатель, -- баба не говорит о муже "он меня любит", а говорит "он меня жалеет". Вдумайтесь, и вы увидите, как это полно, нежно, точно и ясно. Муж о приятной жене не говорит, что она ему "понравилась", он говорит, -- "она по всем мыслям пришла". Смотрите опять, какая ясность и полнота".

Стремясь обогатить, усилить языковые средства художественной изобразительности и выразительности, Лесков искусно воспользовался так называемой народной этимологией. Сущность ее заключается в переосмыслении в простонародном духе слов и фраз, а также и в звуковой деформации слов (особенно иностранного происхождения). То и другое осуществляется на основе соответствующих смысловых и звуковых аналогий. В повести "Леди Макбет Мценского уезда" читаем: "Мало кто вам длинным языком наязычит". В "Воительнице": "Что ты это... себя уж очень мерзавишь". В "Левше": "двухсестная карета", "мелкоскоп", "нимфозория" и т. п. Разумеется, Лесков подслушивал, подобные речения не ради эстетского их коллекционирования или фотографического копирования, а во имя достижения определенных идейно-художественных задач. Переосмысление и звуковая деформация слов и фраз в речи рассказчика зачастую придавали языку произведения почти неуловимый комический или пародийно-сатирический, юмористический и иронический оттенок.

Но и строй авторской речи Лескова отличается той же ювелирной отделкой и радужной игрой. Не прикрываясь персонажем-рассказчиком, а ведя весь рассказ от себя или выступая в нем в роли автора-собеседника, Лесков "подделывался" под речь своих героев, переносил в свой язык особенности их лексики и фразеологии. Так возникала стилизация, которая в сочетании со сказом придавала всей прозе Лескова глубочайшую оригинальность. Ироническая стилизация под церковнославянский язык, стилизация под фольклор, лубок, под легенду, под "эпос работников", а то и под чужой язык -- все это было проникнуто полемикой, издевкой, сарказмом, обличением или добродушным юмором, любовным отношением, патетикой. Вот Левшу позвали к царю. Он "идет в чем был: в оборочках, одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застигаются, порастеряны, а шиворот разорван; но ничего, не конфузится". Так мог писать только насквозь русский человек, слившийся с духом живого разговорного языка, проникший в психологию подневольного, неказистого, но артистически талантливого и знающего себе цену труженика. "Волшебник слова" -- так назвал Горький автора "Левши".

Лесков как бы «русский Диккенс». Не потому, что он похож на Диккенса вообще, в маневре своего письма, а потому, что оба - и Диккенс, и Лесков - «семейные писатели», писатели, которых читали в семье, обсуждали всей семьёй, писатели, которые имеют огромное значение для нравственного формирования человека, воспитывают в юности, а потом сопровождают всю жизнь, вместе с лучшими воспоминаниями детства. Но Диккенс - типично английский семейный писатель, а Лесков - русский. Даже очень русский. Настолько русский, что он, конечно, никогда не сможет войти в английскую семью так, как вошёл в русскую Диккенс. И это - при всё увеличивающейся популярности Лескова за рубежом и прежде всего в англоязычных странах.

Есть одно, что очень сильно сближает Лескова и Диккенса: это чудаки - праведники. Чем не лесковский праведник мистер Дик в «Давиде Копперфильде», чьё любимое занятие было запускать змеев и который на все вопросы находил правильный и добрый ответ? И чем не диккенсовский чудак Несмертельный Голован, который делал добро втайне, сам даже не замечая, что он делает добро?

А ведь добрый герой как раз и нужен для семейного чтения. Нарочито «идеальный» герой не всегда имеет шансы стать любимым героем. Любимый герой должен быть в известной мере тайной читателя и писателя, ибо по - настоящему добрый человек если делает добро, то делает его всегда втайне, в секрете.

Чудак не только хранит тайну своей доброты, но он ещё и сам по себе составляет литературную загадку, интригующую читателя. Выведение чудаков в произведениях, по крайней мере у Лескова, - это тоже один из приёмов литературной интриги. Чудак всегда несёт в себе загадку. Интрига у Лескова подчиняет себе, следовательно, моральную оценку, язык произведения и «характерографию» произведения. Без Лескова русская литература утратила бы значительную долю своего национального колорита и национальной проблемности.

Творчество Лескова имеет главные истоки даже не в литературе, а в устной разговорной традиции, восходит к тому, что Лихачёв бы назвал «разговаривающей Россией». Оно вышло из разговоров, споров в различных компаниях и семьях и снова возвращалось в эти разговоры и споры, возвращалось во всю огромную семейную и «разговаривающую Россию», давая повод к новым разговорам, спорам, обсуждениям, будя нравственное чувство людей и уча их самостоятельно решать нравственные проблемы.

Для Лескова весь мир официальной и неофициальной России - как бы «свой». Он вообще относился ко всей современной литературе и русской общественной жизни как к своеобразному разговору. Вся Россия была для него родной, родным краем, где все знакомы друг с другом, помнят и чтут умерших, умеют о них рассказывать, знают их семейные тайны. Так говорит он о Толстом, Пушкине, Жуковском и даже Каткове. Ермолов для него прежде всего Алексей Петрович, а Милорадович - Михаил Андреевич. И он никогда не забывает упомянуть о их семейной жизни, о их родстве с тем или иным другим персонажем повествования, о знакомствах…И это отнюдь не тщеславное хвастовство «коротким знакомством с большими людьми». Это сознание - искреннее и глубокое - своего родства со всей Россией, со всеми её людьми - и добрыми и недобрыми, с её многовековой культурой. И это тоже его позиция как писателя.

Толкование сущности характера русского человека мы находим во многих произведениях Лескова. Самыми популярными рассказами Лескова являются «Левша» и «Очарованный странник», в них Лесков делает яркий акцент на характер и мировоззрение истинно русского человека.

Вместо предисловия: Постановка проблемы

Лев Толстой назвал Лескова писателем будущего. Такая высокая оценка писателя признанным великим собратом по перу видится вполне оправданной. Лесковские произведения замечательны не только искусной, «филигранной» манерой повествования, но и глубоким проникновением художника в суть масштабных культурно-исторических явлений, образное воплощение которых легло в основу идейного содержания его прозы. Художественный мир Н.С. Лескова уникален, а потому всегда притягателен и загадочен. Кого только не встретишь на страницах его бессмертных рассказов и повестей! Вот сама ожившая Леди Макбет ужасает читателя своими деяниями в Мценском уезде, а вот черноземный Телемак увлекает за собой в путешествие по жизни, наполненной очарования и сказки, а вот и легендарный Левша, поразивший англичан непревзойденным мастерством, а читателя - своей нелепой и бессмысленной смертью. Но при всей поэтичности в изображении героя писателя всегда волновала высокая идея, связанная в первую очередь с судьбой персонажа в истории, во времени, в культуре. Лесковский герой близок и понятен нам по одной простой причине, на которую указал еще М. Горький, настаивающий на том, что Лесков писал «не о мужике, не о нигилисте, не о помещике, а всегда о русском человеке, о человеке данной страны. Каждый его герой - звено в цепи людей, в цепи поколений, и в каждом рассказе Лескова вы чувствуете, что его основная дума - дума не о судьбе лица, а о судьбе России» .

Если мы попытаемся рассмотреть героя Лескова в его типичности в рамках всего творчества художника, то непременно столкнемся не только с широчайшим типологическим рядом по многим характеристикам, но и с неравнозначной функцией героя в различных жанрах. На близость лесковского повествования к фольклорным жанрам, особенно сказке, указывали многие исследователи (Ю.И. Селезнев, К. Кедров, Н.Н. Старыгина, С.М. Телегин), но не предпринималось попытки рассмотреть эту связь с точки зрения функции главного героя. Кроме того, важно осознать тот факт, что при всей мифологической детерминированности персонажей Лескова они представляют собой достаточно пестрый ряд типов, сущность которых во многом зависит от предмета и широты повествования. Зачастую герой компенсирует большую часть повествования и содержит в себе основную идею автора.

В одной из своих работ, обращаясь к проблеме эпического героя, Н.Д. Тамарченко указывает на актуальность и перспективность исследований в этом направлении: «Методологически обоснованный подход к проблеме видится в опоре на установлении сюжетных функций героя в различных эпических жанрах: эти функции должны быть связаны с природой (и спецификой) основной эпической ситуации. <…> Разработать, исходя из этих соображений, типологию эпического героя с учетом как «родовых» констант, так и жанровых и исторических вариаций - задача будущих исследователей» .

При обращении к творчеству Н.С. Лескова эта проблема видится более чем актуальной. Писатель оставил богатейшее художественное наследие, позволяющее современным исследователям рассматривать его произведения под самыми различными углами зрения и не переставать удивляться многогранности таланта писателя.

В своей работе «Морфология сказки» В.Я. Пропп, рассматривая особенности волшебной сказки, указал на доминанту функций персонажа в развитии сюжета . Но к волшебной сказке, о специфике повествования которой говорит В.Я. Пропп, все-таки близки лишь повести Лескова, и именно в них мы обнаруживаем максимальное сближение эпической функции героя, на поступках которого держится вся повествовательная линия. Самым показательным в этом отношении, конечно же, является «Очарованный странник», где каждый поступок Ивана Флягина является очередным толчком к дальнейшему действию, а следовательно - и к развитию сюжета. Причинно-следственные связи, устанавливающиеся между поступками героя и дальнейшими событиями, носит характер предопределенности, и каждая новая жизненная ситуация становится для героя очередным испытанием, которое он должен пройти. Не обходится в повести и без чудесного спасения: самым ярким является эпизод на войне, когда погибшая цыганка Груша в облике ангела распростирает свои крылья над Флягиным-Сердюковым и спасает его от неминуемой смерти. При этом предопределенность, подкрепляющаяся фаталистическими мотивами повествования, не исключает проблему выбора героем «тропинок», которые в конечном результате все-таки приводят его к цели, определенной провидением. Ведомый по жизни странник Лескова обретает наибольшую значимость не с точки зрения проявления личностных начал, противопоставляющих его миру окружающему, а как носитель коллективного, национального сознания, что прежде всего сближает его с былинным героем. Такая масштабность образа главного героя меняет не только представление читателя о самом Иване Северьяныче, но и восприятие жанровой сущности данного произведения. Очевидное тяготение повествования к героическому эпосу связано прежде всего со спецификой сознания героя, аккумулирующего в себе многовековой опыт, при этом не претендующее на саморефлексию. Передача функции повествователя персонажу оказывается еще одним удачным художественным приемом автора, создающим целостную картину жизни не одного человека, а всего народа. Личный жизненный опыт героя лишь постепенно раскрывает все стороны этой жизни и дает представление о большинстве «канонических» установок в связи с традиционными и приоритетными национальными ценностями. Каждый эпизод и новый сюжетный ход становятся не просто констатацией события в жизни героя, а экспозицией народной жизни в историческом и внеисторическом срезе. Подобные тенденции прослеживаются в большинстве рассказов и повестей писателя, особенно поздних, где художник явно тяготеет к притчевой и легендарной основе повествования.

С укрупнением жанра в творчестве Лескова связаны и изменения самого героя, причем не только в поведенческой мотивации, но и в сюжетной функции. Вряд ли можно говорить о смене проблемно-тематических приоритетов, но смещение художественных акцентов очевидно. Герой как носитель определенных традиционных нравственных ценностей не утрачивает своего значения в воспоминаниях, хрониках и романах писателя, но меняется суть его сознания, мировосприятия, явно усиливается личностное начало, а в связи с этим расширяется типологический ряд самого эпического героя. Это расширение объяснимо в первую очередь желанием автора глубже осветить самые болевые точки современности и связать ее с традиционными представлениями о мире и человеке. Прослеживается очевидная взаимосвязь жанровых изменений со спецификой сознания эпического героя, и роман как самый крупный жанр в этом отношении наиболее показателен. Воспоминания же и хроники могут рассматриваться как переходный, связующий жанровый пласт в творчестве писателя. Об этом свидетельствуют авторские и речевые характеристики героев, в которых, с одной стороны сохраняется связь героя с вечными сюжетами и образами, а с другой - возрастает их личный авторитет и значимость их собственной оценки культурно-исторических явлений. Так в хрониках самыми масштабными персонажами предстают протоиерей Савелий Туберозов, помещица Марфа Андреевна Плодомасова («Соборяне») и княгиня Варвара Никаноровна Протозанова («Захудалый род»). Их авторитетность неоднократно подтверждается не только отношением к ним окружающих людей, но и их ролью в разрешении ключевых сюжетных ситуаций. За ними автором закрепляется определенный статус как на персонажном уровне, так в идейном звучании произведения. В названных хрониках Лескова вызывают особый читательский интерес весьма колоритные фигуры дьякона Ахиллы Десницына из «Соборян» и дворянина Рогожина Доримедонта Васильевича из «Захудалого рода». По своей психологической организации, а следовательно, в поведенческой мотивации эти герои очень близки. Представляя собой крайне экзальтированный, непредсказуемый тип, оба персонажа становятся неотъемлемой частью повествования и олицетворяют собой безудержную стихию их бессознательного начала. Зачастую именно они являются катализаторами сюжетного движения в хрониках и соединяют повествовательный и мифопоэтический уровни в произведениях, тем самым придавая особый жанровый колорит хроникам Лескова.

С усилением личностного начала в сознании эпического героя Лескова обнаруживается дальнейшее дистанцирование героя от окружающей среды, четче обозначаются конфликтные моменты, что на уровне жанра ведет к возникновению так называемой «романной ситуации». В одной из своих фундаментальных работ А.Я. Эсалнек определяет специфику жанра романа: «Роман как жанр ассоциируется с интересом к личности и ее самосознанию, которое отличается от такового большинства членов окружающего социума и потому таит в себе внутренние скрытые или внешнезаметные конфликтные начала, если сопоставлять его с настроениями общества в целом. Естественно речь идет о базовых, семантически значимых признаках жанра как содержательной формы, которые по-разному проявляются в конкретных романах» . Эта характеристика более чем приложима к обоим завершенным романам Н.С. Лескова, «Некуда» и «На ножах», как с точки зрения жанрологии, так и с точки зрения специфики эпического героя. Группировка персонажей, интриги, определяющие направление и динамику сюжетных линий, вставные эпизоды (например, легенда об испанском дворянине в романе «На ножах») и многое другое - все так или иначе связано в первую очередь с сознанием героев романов, их самооценкой и ролью в осуществлении авторского замысла. В романах Лескова гораздо шире представлены диалоги, часто выходящие на уровень споров между героями, каждый из которых является носителем определенного сознания, своей собственной правды, не совпадающей с правдой собеседника. За счет этого повышается и степень психологизма именно романного героя Лескова, чего нельзя сказать о герое малой и даже средней эпики писателя.

Таким образом, можно констатировать, что исследование природы эпического героя лесковских произведений приводит к обнаружению непосредственной связи его специфики с определенным жанром как формы, адекватно реализующей замысел автора и позволяющей писателю донести до читателя основную идею.

1.1. Миропонимание героев Н.С. Лескова и особенности повествования в малых и средних жанрах (рассказы «На краю света» и «Скоморох Памфалон»)

Одной из самых ярких черт творчества Н.С. Лескова является мифологизм. Эту особенность его произведений неоднократно подчеркивали многие исследователи (А.Л. Волынский, А.А. Горелов, К. Кедров, М.Л. Ресслер, Ю.И. Селезнев, С.М. Телегин и др.). В то же время мифологическое сознание личностей, населяющих художественный мир этого писателя, имеет свою специфику. Это как правило люди верующие и не представляющие себя вне православной конфессии. Восходящее к архетипическим началам, религиозное миропонимание героев Лескова обретает причудливые формы, в целом сохраняя в своем содержании главное, самое ценное зерно, называемое истинной верой. Наиболее четко это прослеживается в произведениях «второго ряда» - рассказах «На краю света» и «Скоморох Памфалон». В них данный аспект может быть рассмотрен не только в плане проблематики, но и на уровне поэтики.

Объединенные тематически, эти два рассказа уже в своих названиях оказываются связанными синкретической антиномией. «На краю света (из воспоминаний архиерея)» - под таким заголовком это произведение было опубликовано впервые. С одной стороны, основная часть заголовка представляет собой устойчивую мифологему и ориентирует читателя на включение текста в мифологическое представление о мире. Но подзаголовок как бы намекает на сугубо религиозное содержание рассказа и переводит основную часть в разряд чистых символов. Это слияние ведет к сакрализации значения названия и к восхождению к горнему миру уже в самом произведении.

Второй рассказ на первый взгляд радикально отличается от предыдущего основными принципами и способами создания художественных образов, призванных раскрыть главную идею. Само слово «скоморох» заключает в себе однозначность в ориентировании на общекультурную парадигму, в данном случае связанной с карнавальной традицией. Учитывая содержательный контекст произведения, несложно понять, что речь идет об одном из самых надежных механизмов включения художественного образа в процесс так называемого «увенчания - развенчания» (М.М. Бахтин). При этом автор усложняет этот процесс и идет путем доказательства от противного. В конечном итоге лицедейство, воспринимаемое в начале рассказа в отрицательном значении, оборачивается горним миром, а финал рассказа звучит апофеозом главному герою, имя которого известно читателю уже из названия. Таким образом, «развенчание» превращается в «увенчание», что задает ход внутритекстовой гармонизации на уровне как поэтики, так и проблематики.

Структурный анализ рассматриваемых текстов лишь подтверждает возникающую мысль о близости не только тематической, но и мифопоэтической. В связи с проверкой истинности веры действующих лиц, можно рассматривать хронотоп, включающий в себя все этапы восхождения главных героев к горним высотам. В обоих рассказах сакральный элемент связан с мотивами дороги, странствия и возвращения. При этом возвращение есть не что иное, как завершающий аккорд в общей гамме основных мотивов, положенных в основу сюжетов. В композиционном отношении сами сюжеты превращаются в устойчивые мифологемы, прочно связанные с идейным содержанием рассказов и восходящие к одному архетипу. Финалы обоих рассказов эсхатологичны: смерть героев становится своеобразной инициацией на пути обретения истинной веры.

В итоге становится очевидным тот факт, что рассказы «На краю света» и «Скоморох Памфалон» дополняют друг друга, создавая широчайший внелитературный контекст, связанный с мифологическим представлением о мире и человеке. Благодаря этому проблема религиозного миропонимания героев Н.С. Лескова предельно актуализируется в творчестве писателя и выводит ее за рамки чисто тематические.

2.1. Романы Н.С.Лескова как отражение творческого поиска писателя: жанровые особенности и композиционное своеобразие

Русский роман второй половины 19 века как ведущий жанр в художественной литературе этого периода представляет собой весьма сложное, многомерное явление с точки зрения и генезиса, и жанровой типологии. Крупный эпос различных художников слова невозможно рассматривать без учета авторского стиля, специфики метода изображения действительности, миропонимания писателя, степени его мастерства: эти критерии и делают произведение неповторимым и значимым с точки зрения оценки его художественности. Однако обращение самых крупных и авторитетных мастеров слова именно к этой эпической форме свидетельствует об определенной закономерности, обусловленной в первую очередь задачами, которые ставит перед собой художник в изображении создаваемой им реальности. Роман, являясь наиболее пластичной, по определению М.М. Бахтина, и «вместительной» формой повествования, позволяющей автору выход за пределы чистой эпики, как бы закрепляет за автором право не только выбора героя, но и ограничения или расширения проблемно-тематического блока, который и определяет основное содержание произведения, а по сути, его идею. Русский классический роман второй половины 19 века является не столько отражением, сколько результатом творческих и личностных исканий писателей того периода. В одной из своих работ об эпических жанрах Н.Д. Тамарченко справедливо наделяет роман следующей характеристикой: «В магистральной линии развития романа, т.е. в вершинных явлениях национальной классики этого жанра, в центре внимания - идеологическая жизнь в ее универсальности и национально-историческом своеобразии, а следовательно, - ценностные аспекты противопоставления столицы и провинции, природы и цивилизации и т.п.» . При этом нельзя не учитывать тот факт, что тот или иной роман является своего рода этапным завершением, а значит и преддверием нового этапа в осмыслении масштабных явлений действительности, связанных не только с современными социально-историческими тенденциями, но и общекультурными закономерностями, отразившимися в ходе исторических событий.

Поиск универсальной, а точнее говоря, адекватной формы освещения волнующих тем и проблем подталкивает автора к укрупнению эпического повествования, способного вместить в себя глобальную систему ценностей и идеалов, более или менее полно представленную в художественной реальности. Конечно, нельзя сводить к общему знаменателю творчество различных авторов и не учитывать индивидуальные мировоззренческие позиции отдельных художников. У каждого великого мастера слова существуют определенные приоритеты, акцентируемые на различных уровнях проблематики и поэтики их произведений.

Говоря о жанрово-тематической обусловленности произведений Н.С. Лескова, нужно отталкиваться от того, что сам писатель придерживался довольно демократических позиций в определении жанровой формы своего повествования. Однако, как видится, существует достаточно четко прослеживающаяся закономерность в обозначении жанра того или иного произведения. Это особенно характерно для его крупной прозы: романов и хроник. Если сопоставить проблемно-тематический ряд, доминирующий в рассказах и повестях, с основной тематикой более крупного эпоса, становится очевидным, что писатель сознательно идет по пути выхода за пределы злободневных проблем к освещению проблем вечных и утверждению идеалов, незыблемость которых подтверждается правдой жизни, вершащейся в его произведениях. Существует взаимосвязь, в том числе тематическая, между средними и крупными эпическими жанрами в творчестве Лескова, но при этом очевидны и различия, связанные с жанровыми особенностями его произведений. Так, например, в небольшом рассказе «Человек на часах» тема истории явно не стала приоритетной, да и вряд ли вообще мы будем говорить здесь о ней. На первый план повествования выдвигаются проблемы истинной веры, долга и национального парадокса. Однако именно этот рассказ изобилует историческими приметами, позволяющими художнику в полной мере воссоздать контекст эпохи. Не менее показателен рассказ «Тупейный художник», которому предпослано посвящение, сразу ориентирующее читателя на исторический контекст дореформенного периода в России. Основной (если исходить из сюжета) становится тема любви. Чистое и искреннее чувство, возникшее между крепостной актрисой Любовью Анисимовной и парикмахером Аркадием, которое не раз испытывается на прочность непреодолимыми препятствиями, все-таки не дает возможности соединиться двум любящим сердцам в силу жизненных обстоятельств, и, даже когда счастье становится почти реальным, нелепая трагическая смерть главного героя отнимает последнюю надежду на соединение. В рассказе имеются вполне конкретные указания на время и место событий (называются императоры, в эпоху правления которых все и случилось, город, даты смерти графов Каменских, владевших театром, в рамочном тексте приводится свидетельство о реальном случае травли борисоглебских священников борзыми одним из Каменских). Однако при всей широте и достоверности (зачастую условной) исторического плана в рассказе не обнаруживается стремления автора к созданию масштабной художественной картины истории России. Исторический план остается как бы фоном для основных событий, связанных с жизнью конкретных персонажей. Подобные тенденции наблюдаются и в так называемых «воспоминаниях», широко представленных в творчестве писателя. Масштабность видения основных проблем эпохи, истоков и последствий ее противоречий в большей мере характерна для более крупных произведений Н.С. Лескова, и в первую очередь это относится к романам и хроникам.

Известно, что первый роман писателя - «Некуда» - стал для Лескова не столько путевкой в литературную жизнь, сколько своеобразным клеймом, тормозившим признание даже гениальных его произведений. Опубликованный в 1864 г., роман был воспринят как крайне консервативный именно с точки зрения его тематической направленности. Антинигилистическая тенденция, доминирующая в романе, оказалась слишком нарочитой и выпуклой, вследствие чего ушли на второй план темы, а вместе с ними и проблемы, напрямую связанные в сознании писателя с опасностью распространения нигилизма. Как видится, в последующих крупных произведениях художнику в полной мере удалось реализовать свой замысел, сбалансировав проблемно-тематические акценты и связав воедино казалось бы разнородные ряды. Прослеживая эволюцию творчества писателя, нельзя не заметить постепенного расширения тематического диапазона его произведений, появления новых типов, объективно рождающихся в процессе творческого освоения и постижения действительности, и стремления автора к объединению своих наблюдений и находок в целое, способное отразить систему его взглядов на человека, мир, историю. Именно в крупной прозе Лескову удалось довести до синкретизма сочетание высокой художественности и откровенной публицистичности.Одна из авторитетнейших исследовательниц творчества Н.С. Лескова И.В. Столярова, рассматривая роль и место романов писателя в контексте всего его творчества, указывает не столько на их жанровую общность, сколько на различия. Она утверждает: «Написанные в разное время, романы Лескова существенно отличаются друг от друга и по мере выраженности <…> полемической тенденции, и по всей конкретной проблематике, и по характеру отраженных в них общественных и нравственно-психологических конфликтов, и по художественной манере» . Но нужно учитывать и тот факт, что большинство крупных произведений создавалось Лесковым на раннем этапе его литературного пути и в целом достаточно четко отражает не столько мировоззренческую эволюцию, сколько творческое становление, постепенную шлифовку стиля, оригинальности художественного мышления, методов и приемов, позволивших автору расширить не только ассортимент художественных средств создания художественных образов, но и диапазон проблемно-тематического спектра его произведений. В связи с этим показательны его завершенные романы «Некуда», «На ножах» и хроники «Захудалый род» и «Соборяне», последняя из которых изначально получила жанровое определение «романической», в полной мере вместившие в себя основные тематические блоки, которые в дальнейшем найдут преломление в творческом сознании автора и получат воплощение в новых жанровых формах. Эту тенденцию в творчестве Лескова отмечает Н.Н. Старыгина: «Одним из ярких творцов христианско-проповеднической иносказательной литературы был Лесков. Создав в 1860-1870-х остро полемические романы, писатель остался антинигилистом и в 1880-1890-х годах, воплощая христианский образ человека в святочных рассказах, легендах, сказках. Несмотря на жанровую переориентацию, он сохранял преемственность в способах и приемах изображения героев и создания образа действительности» .

2.2. «Умные дураки» и «глупые умники» в романе Н.С. Лескова «На ножах»

«На ножах» Н.С. Лескова - классический образец в истории русского романа второй половины ХIХ века не только и не столько в плане проблематики. Он заслуживает особого внимания с точки зрения внутритекстовой связи всех художественных элементов, составляющих удивительно гармоничную и стройную систему образов, которая раскрывает основную авторскую идею. В первую очередь это относится к действующим персонажам - носителям различных стихийных начал, трансформировавшихся в сознании героев в определенные убеждения. В связи с этим в романе четко выделяются не только группы типов, но и различные характеры в рамках одного типа, что, безусловно, расширяет и усложняет как систему персонажей, так и систему образов в целом.

Роман «На ножах» традиционно (и вполне справедливо) рассматривается как антинигилистическое произведение. Но это лишь верхушка айсберга, так как объяснение природы нигилизма у Лескова невозможно свести лишь к социальным аспектам. При обращении к этому вопросу возникает проблема психологизма особого рода, свойственного творчеству именно этого писателя. Л. Гроссман, характеризуя героев Лескова, отмечает важнейшую особенность авторской концепции человека: «В романе «На ножах» < … > основные параметры и концепции личности и типа героя определены и выяснены достаточно четко: это - духовное начало, близкое к нравственным основам народно-национального бытия» . И все же необходимо добавить, что каждый персонаж оригинален и заслуживает отдельного рассмотрения.

Образы героев романа сложны и насыщены до предела. Автор на протяжении повествования добавляет все новые и новые детали, на первый взгляд не относящиеся к тому или иному событию или персонажу, а в конечном итоге завершающие мозаичный узор внутреннего мира человека. Процесс формирования образа усложняется тем, что в романе фактически отсутствуют пространные монологи, сны, размышления героев, т.е. те художественные атрибуты, которые позволяли бы безапелляционно заявить о наличии психологического типа в мире лесковских произведений. Но если учесть особую роль автора в романе и специфическую манеру художника, то становится ясно, что большинство образов главных героев «На ножах» могут быть объединены в первую очередь именно в этот тип. Однако нельзя забывать, что данная характеристика не предполагает однообразия. Скорее, напротив: такой взгляд на героев Лескова предоставляет дополнительные возможности в восприятии художественной реальности романа.

Н.Н. Старыгина определяет внешний конфликт в романе как основной мотив в развитии сюжета: «…Лесков обозначает как «светлые» и «темные» две противоборствующие силы, конфликт между которыми составляет сюжет романа» . С этим невозможно не согласиться. Но при этом уходит из поля зрения внутрений конфликт, связанный с характерологическими особенностями каждого героя. Далеко не все события и столкновения могут быть объяснены априорной природой демонизма или праведничества представителей антагонистических лагерей, тем более что многие персонажи, будучи вовлеченными в эту борьбу, так и не определяются в своем выборе. По всей вероятности, продуктивнее рассмотреть истоки сознания героев, а вернее, способ восприятия окружающей действительности каждым из них. Исследование данного аспекта диктует иной принцип классификации лесковских персонажей: они могут быть условно разделены на людей «сердечных» и «бессердечных». При этом необходимо отметить, что и тем, и другим присуще как эмоциональное, так и рациональное начало. Другое дело, каково соотношение этих начал в сознании героев и что дают эти пропорции в результате.

В романе четко выделяется экспозиция, которая, по сути, может быть отнесена к рамочному тексту. В этом своеобразном предисловии освещается предыстория судеб далеко не всех действующих лиц. Автор не столько раскрывает, сколько создает тайну вокруг минувших событий, предопределивших развитие сюжета, который не совпадает с фабулой. На протяжении всего романа читатель узнает все новые и новые факты из прошлой жизни того или иного героя то из диалогов, то из авторских комментариев.

Степень читательских симпатий к тому или иному персонажу как правило находится в прямой зависимости от отношения к ним самого автора-создателя. В романе «На ножах» «симпатичные» герои обнаруживаются в различных типах: это и «дурочка» Паинька, и нигилистка Ванскок, и «сестра милосердия» Катерина Астафьевна, и «испанский дворянин» Подозеров, и, конечно же, праведница Александра Синтянина. Что же сближает этих героев? Обратимся к роману.

Пожалуй, самым ярким и четким является образ Александры Ивановны Синтяниной. С этой героиней читатель знакомится в самом начале романа, когда она, будучи еще совсем юной, выказывает удивительную рассудительность, граничащую с прагматизмом. В связи с этим вызывает особый интерес точка зрения автора, на первый взгляд совпадающая с общим мнением обитателей губернского города N, в котором происходят основные события. История любви эмоционального Иосафа Висленева и «расчетливой» Саши Гриневич изначально воспринимается как рассказ о предательстве последней. Читатель невольно испытывает откровенно негативные эмоции по отношению к ней, разделяя, как ему кажется, позицию автора: «… Губернскому человечеству были явлены новые доказательства человеческого, или, собственно говоря, женского коварства и предательства, со стороны одной молодой, но, как все решили, крайне испорченной и корыстной девушки, Александры Ивановны Гриневич» (8; 100). Лишь позже становится понятно, что совпадение точки зрения автора и обывателей не что иное, как ирония в адрес последних. Постепенно в ходе романа вырисовывается истинная сущность героини - натуры цельной, самоотреченной, непоколебимой в своих убеждениях. В конце романа мы узнаем об истинных причинах разрыва отношений Саши с Иосафом. Вступая в брак с Синтяниным, она сознательно приносит себя в жертву ради спасения многих невинных людей, чьи судьбы бездумно ломает легкомысленный Висленев. Ее решение, как и все последующие в романе, зиждется на рефлексии, связанной не столько с эмоциями, сколько с сердечностью, присущей героине. В сознании Александры преобладает рациональное начало, которое, в совокупности с добротой, трансформируется в мудрость.

Александра Ивановна Синтянина безусловно является в романе образцом добропорядочности и цельности натуры. Она заслуженно снискала если не любовь, то искреннее уважение всех действующих персонажей. При этом читателя не оставляет ощущение, что самому автору гораздо ближе и симпатичнее другой женский тип, характеристика которого дана в реплике майора Форова по поводу возможности его женитьбы на Александре, Ларисе Висленевой или Глафире Бодростиной. Не допусакая даже мысли о соединении своей судьбы с этими тремя красавицами, он так мотивирует свою позицию: «…Мне нравится только особый род женщин: умные дуры, которые, как все хорошее, встречаются необыкновенно редко» . К ним относятся Катерина Астафьевна, жена Евангела Минервина Паинька и Анна Скокова. Колоритный оксюморон «умные дуры» становится ключевым в понимании авторских симпатий и антипатий. Собственно говоря, и сам Филетер Иванович относится к разряду «умных дураков», что неоднократно подтверждается в ходе дальнейшего повествования. Особенно показательно его предложение законного бракосочетания нигилистке Ванскок после смерти Катерины Астафьевны. Вряд ли этот порыв можно объяснить лишь заботой майора о материальном обеспечении Скоковой после его смерти. Между этими героями изначально существует духовное родство. Вообще стоит обратить внимание на семантическую природу словосочетания «умные дураки» в контексте идейного содержания романа.

Тем же Форовым дано определение действующим лицам, которые в совокупности образов представляют хищный тип, самый зловещий и опасный. Это так называемые «глупые умники», живущие исключительно расчетом, не ведающие сердечных мук и угрызений совести. Их в романе «На ножах» великое множество среди персонажей как первого, так и второго плана. Это и «негилист» Павел Горданов, и его сообщники в грязных делишках Алина Фигурина с Кишенским, и казалось бы непобедимая Глафира Бодростина, и Ципри-Кипри с Каземирой, наверстывающие упущенные возможности в замужестве. Одержимые алчностью и жаждой власти, они не гнушаются никакими средствами в достижении своих целей. Любой простак, встречающийся им на пути, может попасть в паутину их интриг, и тогда ему уже не спастись. Однако в ходе романа выясняется, что победа гарантирована лишь тем хищникам, которые лишены эмоционального начала. Лишь голый расчет может дать абсолютное попадание в цель. Эмоции, заставляющие трепетать даже холодное сердце, для хищников оказываются губительными. Именно этим объясняется конечное поражение Павла Горданова, подпавшего под власть чар умной и красивой Глафиры, которая в свою очередь, одержимая страстью к Подозерову, в итоге становится жертвой Ропшина.

В системе персонажей романа выделяется еще один тип - так называемые жертвы хищников. Но, как показывает анализ некоторых образов, рамки этого типа размыты. Если Иосаф Висленев является жертвой и для Горданова, и для Глафиры, и для Алинки с Кишенским и может быть отнесен к нему безоговорочно, то те же Горданов с Глафирой сами попадаются в ловушку и не могут трактоваться однозначно. Однако типологически Иосаф Висленев с ними не связан, так как он лишь глупый, но далеко не умник. Родная тетка называет его «Иосафушка - дурачок» (9; 81). В то же время прозвище «дурачок», данное Иосафу Катериной Астафьевной, в семантике не имеет ничего общего с прозвищем «дурочка» в отношении Паиньки. В контексте романа это скорее антиномии, чем родственные определения. Ведь жена Евангела Минервина, по выражению ее мужа, - «добрая дурочка» (9; 79), чего нельзя сказать о Висленеве. Правда, есть кое-что в их характерах общее - это импульсивность и повышенная эмоциональность. Паинька, уже будучи замужем, влюбляется в гусара, и это становится довольно серьезным испытанием искренности и прочности чувств супругов, которое они с достоинством выдерживают.

В романе в подобную ситуацию попадает и Лариса Висленева. Но отсутствие сердечной рефлексии и рационального начала влечет ее к пропасти. Став двоемужницей, героиня обрекает себя на окончательную гибель. Фактически, брат и сестра одинаковы по своей природе и могут быть объединены в третий тип персонажей, не заявленный в самом романе, - глупые дураки. Возомнив себя «умниками», они отказываются от выполнения человеческих законов, но в то же время не способны адаптироваться в среде матерых хищников. Они пригодны лишь для того, чтобы послужить подсобным материалом в преступных делах Гордановых и Глафир. Самоубийством кончает свою бездарную жизнь Лариса, не менее трагичен жизненный исход сошедшего с ума (которого, впрочем, у него никогда не было) Иосафа.

Таким образом, в романе четко прослеживается типология персонажей, никак не связанная с традиционной классификацией лесковских героев на хищников, заблудших и праведников. Лишь правдивое и чистое сердце может подсказать правильное решение, независимо от того, насколько человек рационален или эмоционален в своих поступках. В связи с этим особый интерес вызывает образ глухонемой Веры, падчерицы Синтяниной. Как и образ Светозара Водопьянова, он пронизан мистицизмом и таинственностью. Особый дар Веры состоит не только в способности предвидения. Она - олицетворение человеческой совести и справедливости. Ее зеленое платье лишь мелькает перед Иосафом Висленевым и Глафирой Бодростиной, а вот Александра Ивановна не просто живет с Верой в одном доме, а заботится о ее благе и любит ее всем сердцем. Именно Вера изобличает Павла Горданова в убийстве Бодростина, указывая на орудие преступления.

Возвращаясь к оксюморонам «умные дураки» и «глупые умники» и их семантике в контексте романа, мы можем констатировать, что кроме этих образных обозначений определенных групп персонажей сами собой напрашиваются еще два тавтологических сочетания, восполняющих типологический ряд: умные умницы, к которым со всей очевидностью относятся Александра Синтянина, Андрей Иванович Подозеров, Евангел Минервин, и глупые дураки, которых в романе представляют, как уже было сказано, Иосаф и Лариса Висленевы. В системе авторских оценок человеческой личности положительный вектор всегда направлен не на интеллектуальное превосходство, а на «умное» сердце, уберегающее героев Лескова от роковых ошибок и позволяющее им сделать счастливыми окружающих людей. В этой связи показательны характеристики некоторых героев романа. Так, например, Подозеров отзывается о Синтяниной: «Какой сладкий покой льет в душу ее трезвое, от сердца сказанное слово» (8; 336). Или вспомним, как Евангел объясняет майору Форову способность Паиньки так мудро рассуждать:

«- Моя жена дурочка.

То есть вы думаете, что она не умна?

Она совершенная дурочка.

А чем же она рассуждает?

А вот этим вот! - воскликнул Евангел, тронув майора за ту часть груди, где сердце» (9; 72).

Таким образом, в романе Н.С. Лескова «На ножах» четко вырисовывается иерархия образов-персонажей, свидетельствующая о масштабности и сложности художественной реальности произведения в целом. Автор умело и деликатно привлекает читателя на свою сторону, постепенно разворачивая живописную картину жизни обитателей созданного им мира. Искусно сочетая авторскую иронию с речевыми характеристиками, мастерски используя выразительно-изобразительные средства, писатель ненавязчиво, но убедительно утверждает идею о приоритетности душевности над интеллектуальностью. Свою концепцию личности Лесков выстраивает на глубоком понимании человеческой природы вообще и индивидуальных качеств, присущих тому или иному поведенческому типу. Каждый герой в итоге получает награду или возмездие по делам своим. «Умники», отрицающие законы морали и совести и ориентирующиеся лишь на собственные эгоистические потребности, в конце концов терпят поражение. Их нигилизм оказывается не чем иным, как глупостью. Действительно умными являются лишь те, кто способен на самопожертвование и деятельную любовь к окружающим. И неважно, наделен ли этот человек высоким интеллектом от рождения. Гораздо важнее то, что положительные лесковские герои всегда готовы к душевному подвигу, связанному с сердечной рефлексией.

Один из самых убежденных защитников творчества Н.С. Лескова М. Горький высказал замечательную мысль: «Ум Лескова - ум трезвый и недоверчивый, он во всем сомневается, но задачу оправдать Русь, написать милые иконы ее праведников для радости грешных, - эту задачу он поставил не от ума, а от сердца. И поэтому его <…> очарованные любовью к жизни и людям странники мира сего так прелестно жизненны, так физически ощутимы сердцу непредубежденного и вдумчивого читателя» .

2.3. Об одной мифологеме в романе Н.С. Лескова «На ножах» в связи с проблемой говорящих собственных имен

Прочтение «На ножах» Н.С. Лескова неизбежно выводит на размышления над проблемой говорящих имен, широко представленных в романе. Обращает на себя внимание различная степень их мотивированности в художественном тексте. Можно выделить три группы. К первой относятся имена собственные, которые комментируются в диалогах, замечаниях и намеках самих действующих персонажей. Например, имя Иосафа Висленева уже в начале романа в беседе Евангела Минервина с майором Форовым связывается с именем библейского Иосифа Прекрасного, и этот факт становится дополнительным основанием для рассмотрения образа Висленева в русле карнавальной традиции.

Другую группу составляют имена, не обсуждающиеся в самом романе, но ориентированные автором на определенное читательское восприятие. Так, более чем очевидна семантика имени священника Евангела Минервина, в образе которого гармонично сочетаются черты проповедника, ревностного служителя церкви и мудрого старца, своего рода жреца, носителя и хранителя вечной тайны. Такое характерное для писателя объединение библейского и античного начал уже ведет к конкретной интерпретации этого образа в контексте романа.

Но самой интересной с точки зрения исследования является третья группа имен, на первый взгляд ничем не мотивированных, но, как выясняется в процессе анализа, имеющих большое значение в понимании богатства поэтики романа. Их расшифровка требует не только внимательного прочтения произведения, но и обращения как собственно к структуре художественного текста, так и к дополнительным источникам, подпитывающим его. К этой группе относится имя Сид , носителем которого является бывший крепостной Михаила Андреевича Бодростина, дворянского предводителя, запланированное и осуществленное убийство которого становится чуть ли не главной сюжетной интригой.

В сложной, многоуровневой системе персонажей романа Сиду отводится эпизодическая роль. Он появляется лишь в конце произведения, уже после загадочной гибели бывшего барина. Действие с участием сумасшедшего старика занимает всего одну главу, которая называется «Нежить мечется». Вполне очевидно, что именно смерть Бодростина становится основанием для появления на авансцене Сида, который, как выясняется, пестовал Михаила Андреевича еще в младенчестве и никогда не расставался со своим хозяином. Большую часть жизни Сид был для Бодростина сущим кошмаром, преследовал его, и у последнего не было никакой возможности избавиться от своего дядьки, буквально одержимого идеей пережить барина и «издохнуть», чтобы вместе с ним «предстать пред Судию и посудиться» (9; 332). Номинальных причин неразрешимого конфликта между бывшим крепостным и помещиком довольно много, но в контексте обозначенной проблемы важно заметить, что в утрате своего настоящего имени - Сидор - старик обвиняет Бодростина и его братьев. История возникновения прозвища весьма банальна: «Смотрел он [Сид] за ними еще в ту пору, когда они хорошо говорить не могли и вместо Сидор выговаривали Сид: вот отчего его так все звать стали, и он попрекал покойника, что ради его потерял даже свое крестное имя» (9; 334). Этот на первый взгляд ни о чем не свидетельствующий жизненный факт становится своего рода предопределением дальнейших отношений барина и слуги, перерастающих в вечный конфликт, выходящий за рамки личных обид и оказывающий включенным в общую мифологическую основу романа. Особенно любопытен он в свете роли старого слуги, берущего на себя миссию вечного мстителя, безжалостного и непобедимого. Вполне возможно, что выдвигаемая гипотеза прольет некоторый свет на появление этого имени в романе Н.С. Лескова.

В истории мировой литературы Сид известен как герой испанской эпической поэмы «Песнь о моем Сиде», созданной неизвестным автором в ХII веке. Сид - реальное историческое лицо. Известно, что это прозвище носил испанский рыцарь Родриго Диас де Бивар, живший и вершивший свои подвиги во второй половине ХI века. Само имя Сид происходит от арабского слова «сеид», что означает господин . В народном героическом эпосе образ легендарного Сида предстает как образ борца, освободителя, мстителя, врага феодальной знати, жестокой, подлой и трусливой. Со всей очевидностью происходит процесс мифологизации реально существовавшей легендарной личности и перерастания героического образа в образ-символ, выступающий как универсальное представление о благородстве и добродетели. Позже Сид воспет П. Корнелем в одноименной трагедии, в которой наблюдается дальнейшая идеализация легендарной личности. Насколько правомерно предположение связи образа лесковского героя с героем народного испанского эпоса? Каких-либо конкретных сведений о том, что именно исторический Сид в той или иной ипостаси стал прототипом Сида из романа «На ножах», не существует. Однако, учитывая богатую мифопоэтику произведений писателя и их связь не только с конкретными литературными текстами, можно говорить о присутствии мифологемы, восходящей к героическому архетипу. В роли этой мифологемы и выступает в контексте романа имя Сид .

Казалось бы, вопрос о генезисе имени Сид в романе Н.С. Лескова «На ножах» вполне может быть ограничен рамками гипотетических рассуждений по этому поводу. Но в самом романе все же присутствует косвенные доказательства связи имени рассматриваемого персонажа с испанской традицией.

Совершенно безотносительно к старому Сиду в романе озвучивается легенда об Испанском Дворянине, которую рассказывает Светозар Водопьянов в доме Бодростина накануне почти фантастических событий, приводящих к гибели дворянского предводителя. Фигура Сумасшедшего Бедуина (таково прозвище Водопьянова в романе) является одной из самых колоритных. Его образ окутан мистицизмом, как и все, что связано с этим персонажем. Будучи спиритом и философом Светозар предстает как неуязвимый собеседник и, кажется, знает ответы на все вопросы бытия, так как является посвященным в самые непостижимые тайны: «Водопьянов ловко подбирал доводы к своим положениям; история гражданская и библейская давала ему бездну примеров участия неизвестных нам сил в делах смертных, причем он с удивительной памятливостью перечислял эти явления; в философии разных эпох он черпал доказательства вечности духа и неземного его происхождения; в религиях находил сходство со спиритскими верованиями» (9; 278). Легенда об Испанском Дворянине, рассказанная Сумасшедшим Бедуином, имеет литературные корни, указанные в самом романе. В повествовании она связывается с пьесой Ф. Дюмануара и А. Деннери, имеющей два названия: «Испанский дворянин» и «Дон Сезар де Басан». Но важен тот факт, что в самом романе эта легенда востребована в определенном контексте. Дух Испанского Дворянина, по утверждению медиума Водопьянова, обретает свою обитель в душе одного из главных героев романа, Андрея Ивановича Подозерова, олицетворяющего честь, благородство и добродетель.

Таким образом, испанские мотивы, пронизывающие образную систему романа, становятся еще одним средством, расширяющим мифопоэтический план произведения и позволяющим говорить о внутренней связи большинства структурных компонентов художественного текста романа Н.С. Лескова «На ножах».

3. Хроники Н.С. Лескова: аксиологический аспект

В последние годы в отечественном литературоведении явно наметилось обострение интереса к истории жанров. Это обусловлено, с одной стороны, объективной необходимостью обновления подходов и методологий в исследовании художественных текстов, в том числе, а может быть, в первую очередь классических, с другой - очевидностью процесса актуализации идейного содержания исследуемых произведений. В связи с этим, крупный эпос Н.С. Лескова видится наиболее благодатным объектом для уразумения некоторых тенденций и закономерностей, характеризующих историю русской литературы в целом.

Наблюдение за спецификой процесса жанрообразования в лесковском творчестве дает весьма любопытные результаты. Как известно, сам писатель довольно демократично относился к обозначению жанра того или иного своего произведения. Зачастую исследователи и сегодня с трудом разграничивают прозу художника даже в рамках эпического повествования. Такое диффузное состояние характерно прежде всего для средних и малых жанров Лескова. Однако подобные тенденции обнаруживаются и в крупном эпосе, причем грани стираются не только между романами и хрониками, но и между хрониками и повестями и даже рассказами. Это обусловлено не только, и не столько особенностями индивидуальной писательской манеры: основная причина жанровых метаморфоз в творчестве Лескова заключается в органичном сочетании поэтики и проблематики его художественных произведений, их формы и содержания.

В одной из своих ранних работ М.М. Бахтин указывает: «…Исходить поэтика должна именно из жанра. Ведь жанр есть типическая форма целого произведения, целого высказывания. Реально произведение лишь в форме определенного жанра» . Это утверждение в полной мере приложимо к хроникам Лескова. Здесь необходимо сразу внести ясность, что четкое данное жанровое обозначение получили лишь два произведения писателя: «Соборяне», опубликованное в 1872 году, и «Захудалый род. Семейная хроника князей Протозановых (Из записок княжны В.Д.П.)», публикацию которого сам автор прервал в 1874 году. Им предшествовали «Старые годы в селе Плодомасове» (1869г.), которые традиционно также относят к жанру хроники, хотя композиционно они представлены как очерковая трилогия. Но последующее включение одной из её частей в текст «Соборян» закрепляет не только номинальное, но и формальное право на такое жанровое определение. Что же является объединяющим стержнем для названных произведений и насколько приложимы общие жанровые характеристики хроник Лескова к другим жанрам в его творчестве?

А.В. Михайлов в своей статье «Роман и стиль» определяет три уровня «повествовательного «исторического» слова» в связи с «романным словом», его подытоживающим. В связи с этим, исследователь выделяет как завершающий «уровень поэтического творения истории, создающий ориентированный на фактичность исторического рассказ о действительных или вымышленных событиях. <…> На этом уровне различие между событием реальной истории и вымыслом в значительной мере стирается: всякий вымысел уподобляется истории, в то время как реальность события уже добыта, восстановлена изнутри романного слова. Но между тем и такое романное слово продолжает оставаться связанным с хроникой, с хроникальным стилем реляции, поскольку оно так или иначе ориентировано на историю, далее - на фактичность истории и обязано удовлетворить требованиям такой фактичности» . Исследование жанровых особенностей крупных эпических произведений Лескова позволяет утверждать, что все они в той или иной мере тяготеют к исторической дистанцированности по отношению к современности, ретроспективности событий, о которых повествуется как о имеющих ключевое значение в понимании идейного содержания произведения в целом. Слияние художественного и исторического начал максимально представлено именно в названных хрониках писателя. Однако подобный синкретизм наблюдается и в романах «Некуда» и «На ножах». В первом хроникальность репрезентирована за счет истории и предыстории жизни Райнера, образом настоятельницы монастыря матери Агнии и некоторыми сюжетными ситуациями, связанными непосредственно с историческим планом повествования. Во втором - это явление связано в основном с композицией сюжета, не концетрического, а явно хроникального, последовательно разворачивающегося и вбирающего в себя не только современные события, но и узнаваемые исторические ситуации, следствием которых они являются. Родственные тенденции наблюдаются и в других произведениях писателя. Показательным является начало повествования, ведущегося от лица главного героя, повести «Детские годы (Из воспоминаний Меркула Праотцева): «Я думаю, что я должен непременно написать свою повесть, или, лучше сказать, - свою исповедь. <…> Я не стану усекать одних и раздувать значение других событий: меня к этому не вынуждает искусственная и неестественная форма романа, требующая закругления фабулы и сосредоточения всего около главного центра. В жизни так не бывает. Жизнь человека идет как развивающаяся со скалки хартия, и я ее так просто и буду развивать лентою в предлагаемых мною записках. Кроме того, здесь, может быть, представит некоторый интерес, что эти записки писаны человеком, который не будет жить в то время, когда его записки могут быть доступны для чтения» . Для писателя важно не только восстановить исторический контекст происходящего, но и вывести свое повествование за рамки настоящего - в прошлое и в будущее, тем самым выявить закономерности культурно-исторических процессов в целом, обнаружить причинно-следственные связи различных явлений действительности.

Система жизненных ценностей, усвоенная и пропагандируемая Н.С. Лесковым, обретает особую завершенность в его художественных произведениях, в их поэтическом строе. Самой благодатной формой для сочетания высокой художественности и исторической достоверности, безусловно, является жанр хроники, столь любимый автором. Благодаря возможности и даже необходимости воспроизведения исторического прошлого в его конкретике, образы, создаваемые художником, обретают значение масштабного символа, а фигуры действующих персонажей воспринимаются читателем не только в их типичности и характерности, но и в их знаковости. В связи с этим видится более чем точной формулировка, предложенная К.М. Бутыриным: «…Поэтический символ - явление многомерное и для правильного своего понимания требует от исследователя соотнесения с идейно-композиционной структурой данного отдельного произведения, с культурно-исторической традицией, с индивидуальной поэтической системой в целом, взятой в синхронном разрезе» .

В хронике «Соборяне» самым очевидным образом-символом является Старгород, провинциальный городок, олицетворяющий собой всю святую Русь вне исторического времени, с ее многовековыми культурными традициями, устоями, зачастую противоречивыми и даже жестокими, но все же прекрасными в своей монолитности и самобытности. Все обитатели Старгорода в той или иной мере отражают определенную грань русского национального характера, являются носителями духа соборности. Среди них, конечно же, особо выделяются три священнослужителя: протоирей Савелий Туберозов, священник Захария Бенефактов и дьякон Ахилла Десницын. Именно эти герои стоят на страже лучших народных традиций. Да и сами они не что иное, как воплощение различных сторон единого масштабного явления. Здесь мудрость сочетается с воинственностью, смиренность дарует гармонию и любовь, а детская наивность и доверчивость сменяется стихийностью. Автор не склонен идеализировать прошлое России, но с тревогой относится к возможности внешнего вторжения в естественный исторический ход. Думается, образ Марфы Андреевны Плодомасовой, уже созданный в хронике «Старые годы в селе Плодомасове», востребован в «Соборянах» неслучайно. В системе художественных образов романа он имеет особое значение. В нем отразилась не только сущность русского характера, но и вся история российская: «…Марфа Андреевна была духа великого и несокрушимого, и с Пугачевым спорила и с тремя государями танцевала…» (4, 145-146). Симптоматичен и тот факт, что впервые о боярыне Плодомасовой читатель узнает из «Демикотоновой книги протопопа Туберозова», в которой сосредоточена исторически достоверная информация, а события датируются. Это придает предельную масштабность и значимость фигуре самой Марфы Андреевны, живущей в своем поместье, близ Старгорода. Система ее жизненных ценностей совпадает с убеждениями Савелия Туберозова, в нем она видит своего единомышленника и преемника. Лет двадцать не покидавшая своего поместья, Плодомасова самолично является к священнослужителю, чтобы убедиться в беседе с ним, что не перевелись еще на земле русской богатыри духа. Ведь и сама она, по сути, такая же богатырша, стоящая на страже многовековых устоев предков. Если рассматривать образ Марфы Андреевны в типологической системе женских образов Н.С. Лескова, то со всей очевидностью можно констатировать факт, что этот тип если не самый любимый, то самый уважаемый автором. Позже он будет воплощен в другой хронике писателя - «Захудалый род» - в образе княгини Варвары Никаноровны Протозановой. Натура цельная и честная, княгиня на всякий счет имеет свое суждение. Ее отношения с окружающими людьми строятся согласно нравственным канонам, усвоенным от предков и ревностно оберегаемым. Непререкаемый авторитет княгини Протозановой во всех слоях общества объясняется не только твердостью характера героини: она является носительницей определенной системы жизненных ценностей, традиций, забвение которых грозит тотальным разрушением не только связи поколений, но и национальной культуры в целом. В хронике достаточно широко представлен исторический план: с древних времен прослеживается история рода князей Протозановых, в которой отразилась вся история Российского государства. Для автора главной задачей остается отыскать и сохранить самое ценное ядро, выкристаллизовавшееся в этом трудном и тяжелом опыте.

Обращение Н.С. Лескова к жанру хроники вполне мотивированно. Именно в этих произведениях писателю удалось воплотить самые смелые идеи. Фактически, жанр хроники стал художественным средством, позволившим автору через поэтику выйти на проблематику, на систему нравственных ценностей.

* * *

К чему же мы приходим в итоге? Как бы ни относился сам Н.С. Лесков к жанровым формам, требуя свободы художественного воплощения в образах своих литературных героев, он остается верен творческой интуиции. Предлагая читателю самые разнообразные жанры эпической прозы, автор, по сути, сам же доказывает существование определенных законов во взаимосвязи и тесной обусловленности особенностей эпического героя в их жанровой специфике. Каждый новый жанр, задействованный в творчестве этого автора, является очередным подтверждением соответствия формы с содержанием произведения, когда оно создается большим мастером слова.

Литература:

1. Бутырин К.М. Проблема поэтического символа в русском литературоведении (ХIХ - ХХ вв.) // Исследования по поэтике и стилистике. Л., 1972.

2. Горький М. История русской литературы. М., 1939.

3. Горький М. Н.С. Лесков // М. Горький. Несобранные литературно-критические статьи.

М., 1941.

4. Гроссман Л.П. Н.С. Лесков. М., 1945.

5. Лесков Н.С. Собр. соч. в 12 т.т. М., 1989 (здесь и далее художественный текст цитируется по настоящему изданию с указанием в скобках тома и страницы)

6. Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. Т.5. М., 1957

7. Медведев П.Н. (Бахтин М.М.) Формальный метод в литературоведении: Критическое введение в социологическую поэтику. Л., 1928.

8. Михайлов А.В. Роман и стиль // Теория литературы. Т.3. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). М., 2003.

9. Пропп В.Я. Морфология сказки. М., 1969.

10.Старыгина Н.Н. Русский роман в ситуации философско-религиозной полемики 1860-1870-х годов. М., 2003.

11.Старыгина Н.Н.. Евангельский фон (смысловой и стилистический) в романе Н.С. Лескова «На ножах» // Евангельский текст в русской литературе ХVIII-ХХ веков. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Сб.науч.тр. Петрозаводск, 1994.

12.Столярова И.В. В поисках идеала. Творчество Н.С. Лескова. Л., 1978.

13.Тамарченко Н.Д. Эпика // Теория литературы. Т. 3. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). М., 2003.

14. Эсалнек А.Я. Основы литературоведения. Анализ романного текста. М., 2004.

____________________________

Черюкина Гузель Леонидовна

Осознавая место и значение Н.С. Лескова в литературном процессе, мы всегда отмечаем, что это удивительно самобытный писатель. Внешняя непохожесть на него предшественников и современников иногда заставляла видеть в нем явление совершенно новое, не имевшее себе подобных в русской литературе.Лесков ярко самобытен, и вместе с тем у него многому можно поучиться .Он изумительный экспериментатор, породивший целую волну художественных поисков в русской литературе; он экспериментатор веселый, озорной, а вместе с тем чрезвычайно серьезный и глубокий, ставящий перед собой большие воспитательные цели.

Творчество Лескова, можно сказать, не знает социальных границ . Он выводит в своих произведениях людей самых разных сословий и кругов : и помещиков - от богачей до полунищих, и чиновников всех мастей - от министра до квартального, и духовенство - монастырское и приходское - от митрополита до дьячка, и военных разных рангов и родов оружия, и крестьян, и выходцев из крестьянства - солдат, мастеровых и всякий рабочий люд. Лесков охотно показывает разных представителей национальностей тогдашней России : украинцев, якутов, евреев, цыган, поляков... Удивительна у Лескова разносторонность знания жизни каждого класса, сословия, национальности. Нужны были исключительный жизненный опыт Лескова, его зоркость, памятливость, его языковое чутье, чтобы описать жизнь народа так пристально, с таким знанием быта, хозяйственного уклада, семейных отношений, народного творчества, народного языка.

При всей широте охвата русской жизни есть в творчестве Лескова сфера, к которой относятся самые значительные и известные его произведения: это сфера жизни народа.

Кто герои самых любимых нашими читателями произведений Лескова?

Герои "Запечатленного ангела " - рабочие-каменщики, "Левши " - кузнец, тульский оружейник, "Тупейного художника" - крепостной парикмахер и театральный гример

Чтобы ставить в центр повествования героя из народа, надо прежде всего овладеть его языком , суметь воспроизвести речь разных слоев народа, разных профессий, судеб, возрастов.Задача воссоздать в литературном произведении живой язык народа требовала особенного искусства, когда Лесков пользовался формой сказа.

Сказ в русской литературе идет от Гоголя, но в особенности искусно разработан Лесковым и прославил его как художника. Суть этой манеры состоит в том, что повествование ведется как бы не от лица нейтрального, объективного автора; повествование ведет рассказчик, обычно участник сообщаемых событий . Речь художественного произведения имитирует живую речь устного рассказа . При этом в сказе рассказчик - обычно человек не того социального круга и культурного слоя, к которому принадлежит писатель и предполагаемый читатель произведения. Рассказ у Лескова ведет то купец, то монах, то ремесленник, то отставной городничий, то бывший солдат . Каждый рассказчик говорит так, как свойственно его образованию и воспитанию, его возрасту и профессии, его понятию о себе, его желанию и возможностям произвести впечатление на слушателей.

Такая манера придает рассказу Лескова особую живость. Язык его произведений, необычайно богатый и разнообразный, углубляет социальную и индивидуальную характеристику его героев, становится для писателя средством тонкой оценки людей и событий. Горький писал о лесковском сказе :"...Люди его рассказов часто говорят сами о себе, но речь их так изумительно жива, так правдива и убедительна, что они встают перед вами столь же таинственно ощутимы, физически ясны, как люди из книг Л. Толстого и других, иначе сказать, Лесков достигает того же результата, но другим приемом мастерства".

Для иллюстрации лесковской сказовой манеры возьмем какую-нибудь тираду из "Левши". Вот как описывает рассказчик по впечатлениям Левши условия жизни и труда английских рабочих:"Всякий работник у них постоянно в сытости, одет не в обрывках, а на каждом способный тужурный жилет, обут в толстые щиглеты с железными набалдашниками, чтобы нигде ноги ни на что не напороть; работает не с бойлом, а с обучением и имеет себе понятия. Перед каждым на виду висит долбица умножения, а под рукою стирабельная дощечка: все, что который мастер делает,- на долбицу смотрит и с понятием сверяет, а потом на дощечке одно пишет, другое стирает и в аккурат сводит: что на цыфирях написано, то и на деле выходит".

Рассказчик английских рабочих не видал . Он одевает их по своей фантазии, соединяя тужурку с жилетом. Он знает, что там работают "по науке", сам он по этой части слыхал только о "долбице умножения", с ней, значит, и должен сверять свои изделия мастер, работающий не "наглазок", а при помощи "цыфирей". Знакомых слов рассказчику, конечно, не хватает, малознакомые слова он искажает или употребляет неправильно . "Штиблеты" становятся "щиглетами" - вероятно, по ассоциации со щегольством. Таблица умножения превращается в "долбицу" - очевидно, потому, что ученики ее "долбят". Желая обозначить какую-то надставку на сапогах, повествователь называет ее набалдашником, перенося на нее название надставки на палке.

Рассказчики из народной среды часто переиначивают на русский лад непонятно звучащие иностранные слова , которые при такой переделке получают новые или добавочные значения; Лесков особенно охотно подражает этой так называемой "народной этимологии". Так, в "Левше" барометр превращается в "буреметр", "микроскоп" - в "мелкоскоп", "пудинг" - в "студинг " и т. д. Лесков, до страсти любивший каламбур, игру слов, остроты, шутки, переполнил "Левшу" языковыми курьезами . Но их набор не вызывает впечатления излишества, потому что безмерная яркость словесных узоров - в духе народного скоморошества. А иногда словесная игра не только забавляет, но за ней стоит сатирическое обличение .

Рассказчик в сказе обычно обращается к какому-нибудь собеседнику или группе собеседников , повествование начинается и продвигается в ответ на их расспросы и замечания. В основе "Тупейного художника " - рассказ старой няни ее воспитаннику, девятилетнему мальчику. Няня эта - в прошлом актриса Орловского крепостного театра графа Каменского. Это тот же театр, который описан и в рассказе Герцена "Сорока-воровка" под именем театра князя Скалинского. Но героиня рассказа Герцена не только высокоталантливая, но, по исключительным обстоятельствам жизни, и образованная актриса. Люба же у Лескова - необразованная крепостная девушка, по природной талантливости способная и петь, и танцевать, и исполнять в пьесах роли "наглядкою " (то есть понаслышке, вслед за другими актрисами). Она не все способна рассказать и раскрыть, что автор хочет поведать читателю, и не все может знать (например, разговоры барина с братом). Поэтому не весь рассказ ведется от лица няни; частью события излагаются автором с включением отрывков и небольших цитат из рассказа няни .

В самом популярном произведении Лескова - "Левша" мы встречаемся со сказом иного рода. Здесь нет ни автора, ни слушателей, ни рассказчика. Точнее говоря, голос автора впервые слышен уже после завершения сказа: в заключительной главке писатель характеризует рассказанную историю как "баснословную легенду", "эпос" мастеров, "олицетворенный народною фантазиею миф".

(*10) Рассказчик же в "Левше" существует лишь как голос, не принадлежащий конкретному, поименованному лицу. Это как бы голос народа - создателя "оружейничьей легенды".

"Левша" - не бытовой сказ, где рассказчик повествует о пережитых им или лично известных ему событиях; здесь он пересказывает сотворенную народом легенду, как исполняют былины или исторические песни народные сказители.Как и в народном эпосе, в "Левше" действует ряд исторических лиц : два царя - Александр I и Николай I, министры Чернышев, Нессельроде (Кисельвроде), Клейнмихель, атаман Донского казачьего войска Платов, комендант Петропавловской крепости Скобелев и другие.

Современники не оценили по достоинству ни "Левшу", ни вообще талант Лескова. Они считали, что Лесков во всем чрезмерен: слишком густо накладывает яркие краски, ставит своих героев в слишком необычные положения, заставляет их говорить преувеличенно характерным языком, нанизывает на одну нить слишком много эпизодов и т. п.

Наиболее связан с творчеством народа "Левша" . В самой основе его сюжета лежит шуточное присловье, в котором народ выразил восхищение искусством тульских мастеров: "Туляки блоху подковали ". Использовал Лесков и ходившие в народе предания о мастерстве тульских оружейников . Еще в начале XIX века был опубликован анекдот о том, как важный русский барин показал мастеровому Тульского оружейного завода дорогой английский пистолет, а тот, взяв пистолет, "отвертел курок и под шурупом показал свое имя ". В "Левше" такую же демонстрацию устраивает Платов, чтобы доказать царю Александру, что "и у нас дома свое не хуже есть". В английской "оружейной кунсткамере", (*12) взяв в руки особенно расхваливаемую "пистолю", Платов отвертывает замок и показывает царю надпись: "Иван Москвин во граде Туле".

Как видим, любовь к народу, стремление обнаружить и показать лучшие стороны русского народного характера не делали Лескова панегиристом, не мешали ему видеть черты рабства и невежества, которые наложила на народ его история. Лесков не скрывает этих черт и в герое своего мифа о гениальном мастере.Легендарный Левша с двумя своими товарищами сумел выковать и прикрепить гвоздиками подковки к лапкам сделанной в Англии стальной блохи. На каждой подковке "мастерово имя выставлено: какой русский мастер ту подковку делал". Разглядеть эти надписи можно только в "мелкоскоп, который в пять миллионов увеличивает". Но у мастеровых никаких микроскопов не было, а только "глаз пристрелявши".

Это, конечно, сказочное преувеличение, но оно имеет реальные основания. Тульские мастера всегда особенно славились и славятся до сих пор миниатюрными изделиями, которые можно рассмотреть только с помощью сильной лупы.

Восхищаясь гением Левши, Лесков, однако, и тут далек от идеализации народа, каким он был, по историческим условиям, в ту пору. Левша невежествен, и это не может не сказываться на его творчестве. Искусство английских мастеров проявилось не столько в том, что они отлили блоху из стали, сколько в том, что блоха танцевала, заводимая особым ключиком. Подкованная, она танцевать перестала. И английские мастера, радушно принимая присланного в Англию с подкованной блохой Левшу, указывают на то, что ему мешает отсутствие знаний: "...Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой машине расчет силы есть, а то вот хоша вы очень в руках искусны, а не сообразили, что такая малая машинка, как в нимфозории, на самую аккуратную точность рассчитана и ее подковок несть не может. Через это теперь нимфозория и не прыгает и дансе не танцует".Этому моменту Лесков придавал большое значение. В статье, посвященной сказу о Левше, Лесков противопоставляет гениальность Левши его невежеству, а его (горячий патриотизм - отсутствию заботы о народе и родине в правящей клике. Лесков пишет: "Рецензент "Нового времени" замечает, что в Левше я имел мысль вывести не одного человека, а что там, где стоит "Левша", надо читать "русский народ".

Левша любит свою Россию простосердечной и бесхитростной любовью. Его нельзя соблазнить легкой жизнью на чужбине. Он рвется домой, потому что перед ним встала задача, выполнение которой нужно России; тем самым она стала целью его жизни. В Англии Левша узнал, что дула ружей надо смазывать, а не чистить толченым кирпичом, как было принято тогда в русской армии,- отчего "пули в них и болтаются" и ружья, "храни бог войны, (...) стрелять не годятся". С этим он спешит на родину. Приезжает он больной, снабдить его документом начальство не позаботилось, в полиции его начисто ограбили, после чего стали возить по больницам, но никуда не принимали без "тугамента", сваливали больного на пол, и, наконец, у него "затылок о парат раскололся". Умирая, Левша думал только о том, как довести до царя свое открытие, и еще успел сообщить о нем врачу. Тот доложил военному министру, но в ответ получил только грубый окрик: "Знай (...) свое рвотное да слабительное, а не в свое дело не мешайся: в России на это генералы есть".

В рассказе "Тупейный художник" писатель выводит богатого графа с "ничтожным лицом", обличающим ничтожную душу. Это злой тиран и мучитель: неугодных ему людей рвут на части охотничьи псы, палачи терзают их неимоверными пытками.Так подлинно мужественным людям из народа Лесков противопоставляет "господ", осатанелых от безмерной власти над людьми и воображающих себя мужественными, потому что всегда готовы терзать и губить людей по своей прихоти или капризу - конечно, чужими руками.Таких "чужих рук" к услугам господ было достаточно: и крепостные и вольнонаемные, слуги и люди, поставленные властями для всяческого содействия "сильным мира сего".Образ одного из господских прислужников ярко обрисован в "Тупейном художнике". Это поп. Аркадий, не устрашенный грозящими ему истязаниями, быть может смертельными, пытается спасти любимую девушку от надругательства (*19) над ней развратного барина. Их обещает обвенчать и скрыть у себя на ночь священник, после чего оба надеются пробраться в "турецкий Хрущук". Но священник, предварительно обобрав Аркадия, предает беглецов графским людям, посланным на поиски сбежавших, за что и получает заслуженный плевок в лицо.

«Левша»

СВОЕОБРАЗИЕ ПОВЕСТВОВАНИЯ. ОСОБЕННОСТИ ЯЗЫКА . Рассуждая о жанровом своеобразии рассказа, мы ничего не сказали о таком определении жанра, как “сказ”. И это не случайно. Сказ как жанр устной прозы подразумевает установку на устную речь, повествование от лица участника события . В этом смысле “Левша” традиционным сказом не является. Вместе с тем сказом может именоваться и такой способ повествования, который предполагает “отделение” повествования от самого участника событий . В “Левше” происходит именно такой процесс, тем более что в рассказе используется слово “баснословие”), предполагающее сказовый характер повествования. Рассказчик, не являясь ни свидетелем, ни участником событий, активно в разных формах выражает свое отношение к происходящему . При этом в самом сказе можно обнаружить своеобразие позиции как повествователя, так и автора.

На протяжении рассказа манера повествования меняется . Если в начале первой главы повествователь внешне бесхитростно излагает обстоятельства приезда императора в Англию, затем последовательно рассказывает о происходящих событиях, используя просторечия, устаревшие и искаженные формы слов, разные типы неологизмов и т.д., то уже в шестой главе (в рассказе о тульских мастерах) повествование становится иным. Оно полностью не лишается разговорного характера, однако делается более нейтральным, практически не используются искаженные формы слов, неологизмы . Сменой повествовательной манеры автор хочет показать и серьезность описанной ситуации . Не случайно встречается даже высокая лексика, когда повествователь характеризует “искусных людей, на которых теперь почивала надежда нации”. Такого же рода повествование можно обнаружить в последней, 20-й главе, которая, очевидно, подводя итоги, содержит точку зрения автора, поэтому ее стиль отличается от стиля большей части глав.

В спокойную и внешне бесстрастную речь повествователя нередко вводятся экспрессивно окрашенные слова (например, Александр Павлович решил по Европе “проездиться”), что становится одной из форм выражения авторской позиции, глубоко скрытой в тексте.

В самом повествовании умело подчеркиваются интонационные особенности речи персонажей (ср., например, высказывания Александра I и Платова).

По словам И.В. Столяровой, Лесков “направляет интерес читателей на сами события ”, чему способствует особая логическая структура текста: большая часть глав имеет концовку, а некоторые - и своеобразный зачин, что позволяет четко отделить одно событие от другого. Этот принцип создает эффект сказовой манеры. Можно также заметить, что в ряде глав именно в концовке рассказчик выражает авторскую позицию: «А царедворцы, которые на ступенях стоят, все от него отворачиваются, думают: “попался Платов и сейчас его из дворца вон погонят, - потому они его терпеть не могли за храбрость”» (конец 12-й главы).

Нельзя не отметить использование различных приемов, характеризующих особенности не только устной речи, но и народнопоэтического творчества в целом : тавтологий (“на подковы подковали” и др.), своеобразных форм глаголов с приставкой (“залюбовался”, “спосылай”, “охлопывать” и др.), слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами (“ладошечка”, “пузичка” и т.д.). Интересно обратить внимание на вводимые в текст поговорки (“утро ночи мудренее”, “снег на голову”). Иногда Лесков может их видоизменять.

О смешении различных манер повествования свидетельствует характер неологизмов . Они могут более подробно описывать предмет и его функцию (двухсестная карета), место действия (бюстры - объединяя слова бюсты и люстры, писатель одним словом дает более полное описание помещения), действие (свистовые - свист и вестовые, сопровождающие Платова), обозначать иностранные диковинки (.мерблюзьи мантоны - верблюжьи манто и т.п.), состояние героев (ожидация - ожидание и ажитация, досадная укушетка, на которой долгие годы лежал Платов, характеризующая не только бездействие героя, но и его уязвленное самолюбие). Появление неологизмов у Лескова во многих случаях обусловлено литературной игрой.

“Таким образом, сказ Лескова как тип повествования не только трансформировался, обогатился, но и послужил созданию новой жанровой разновидности: сказовой повести . Сказовая повесть отличается большой глубиной охвата действительности, приближаясь в этом смысле к романной форме. Именно сказовая повесть Лескова способствовала появлению нового типа правдоискателя, которого можно поставить в один ряд с героями Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского” (Мущенко Е.Г., Скобелев В.П., Кройчик Л.Е. С. 115). Художественное своеобразие “Левши” обусловлено задачей поиска особых форм выражения авторской позиции для утверждения силы национального характера.

Разнообразие жанров(от крупных романов и хроник до пр-й малой формы во всех разновидностях. Приэтом особую склонность Л обнаружил к жанру хроники

Документальность пр-й Л. Его наз-т «не писатель-выдумщик, а писатель-записчик» это приводит к хроникальной композиции. Л часто исп-т беспричинные внезапные события, множество вдруг, множество кульминаций,сюжет развертывается со множеством вводных глав и лиц.

Своеобразие проявл-ся и в языковом мастерстве. Писатель причудливо разнородные языковые эл-ты. Устар слова и диалектизмы. Внимателен к нар этимологии, нар перелсмыслению и звуковой деформации слова

Многие пр-я написаны в форме сказа с сохр-м особой устной речи рассказчика или героя,но часто наряду с расск-м выступает и автор-собеседник, речь к-го сохр-т речевые особенности героя. Так сказ переходит в стилизацию. Все это подчинено гл задаче – раскрыть судьбу России.

Рассказы Лескова о праведниках. Проблема нашего национального характера стала одной из главных для литературы 60-80-х годов, тесно связанной с деятельностью разночинных революционеров, а позднее народников. В «Благонамеренных речах» сатирик показал русскому массовому читателю - читателю-«простецу», как он говорил, - всю ложь и лицемерие идеологических основ дворянско-буржуазного государства. Он обнажил фальшь благонамеренных речей адвокатов этого государства, которые «забрасывают вас всевозможными «краеугольными камнями», говорят о различных «основах» и тут же «на камни паскудят и на основы плюют». Писатель разоблачил грабительский характер буржуазной собственности, уважение к которой у народа воспитывалось с детства; вскрыл аморальность буржуазных семейных отношений и этических норм. Цикл «Убежище Монрепо» (1878-1879) осветил положение мелких и средних дворян в конце 70-х годов. Автор снова обращается к важнейшей теме: что дала России реформа, как она отразилась на различных слоях населения, каково будущее русской буржуазии? Салтыков-Щедрин показывает семью дворян Прогореловых, чья деревня все больше и больше опутывается сетями местного кулака Груздева; правдиво отмечает, что на смену дворянству идет буржуазия, но не выражает ни сожаления, ни сочувствия отмирающему классу. В «Круглом годе» сатирик страстно и самоотверженно борется против молодых бюрократов-монархистов вроде Феденьки Неугодова, против диких репрессий правительства, напуганного размахом революционной борьбы народовольцев, защищает честную журналистику и литературу - «светоч идей», «источник жизни» - от правительства и от «московских кликуш» Каткова и Леонтьева.

У Лескова есть целый цикл повестей и рассказов на тему праведничества.

Любовь, мастерство, красота, преступление - все перемешано и

еще в одном рассказе Н.С.Лескова - «Запечатленный ангел». Здесь нет

какого-то одного главного героя; есть рассказчик и икона, вокруг которой

разворачивается действие. Из-за нее сталкиваются веры (официальная и

старообрядческая), из-за нее же творят чудеса красоты и идут на

самопожертвование, жертвуя не только жизнью, но и душой. Выходит, ради

одного и того же можно и убить и спасти? И даже истинная вера не спасает от

греха? Фанатичное поклонение даже самой высокой идее ведет к

идолопоклонству, а, следовательно, суете и суемудрию, когда за главное

принимается нечто мелкое и неважное. И грань между добродетелью и грехом

неуловима, каждый человек несет в себе и то, и другое. Но обычные,

погрязшие в житейских делах и проблемах люди, переступающие мораль, не

замечая этого, открывают в себе высоты духа «…ради любви людей к людям,

явленной в сию страшную ночь». Так и русский характер совмещает в себе веру и безверие, силу и

слабость, низость и величественность. Он многолик, как люди, воплощающие

его. Но ненаносные, истинные его черты проявляются лишь в самом простом и в

то же время неповторимом - в отношении людей друг к другу, в любви. Лишь бы

она не потерялась, не была погублена действительностью, дала людям силы жить. В повести "Очарованный странник" (1873) Лесков, не идеализируя героя и не упрощая его, создает целостный, но противоречивый, неуравновешенный характер. Иван Северьянович может быть и дико жестоким, необузданным в своих кипучих страстях. Но его натура по-настоящему раскрывается в добрых и рыцарски бескорыстных делах ради других, в самоотверженных подвигах, в способности справиться с любым делом. Простодушие и человечность, практическая сметка и упорство, мужество и выносливость, чувство долга и любовь к родине - таковы замечательные черты лесковского странника. Простодушие и человечность, практическая сметка и упорство, мужество и выносливость, чувство долга и любовь к родине - таковы замечательные черты лесковского странника. Изображаемые Лесковым положительные типы противостояли "меркантильному веку", утверждаемому капитализмом, который нес обесценивание личности простого человека, превращал его в стереотип, в "полтину". Лесков средствами художественной литературы сопротивлялся бессердечию и эгоизму людей "банкового периода", нашествию буржуазно-мещанской чумы, умертвляющей все поэтическое и яркое в человеке. Своеобразие Лескова в том и состоит, что оптимистическое изображение им положительного и героического, талантливого и необыкновенного в русском народе неизбежно сопровождается и горькой иронией, когда автор со скорбью рассказывает о печальной и часто трагической судьбе представителей народа. Левша маленький, невзрачный, темный человек, который "расчет силы" не знает, потому что в "науках не зашелся" и вместо четырех правил сложения из арифметики все бредет еще по "Псалтирю да по Полусоннику". Но присущие ему богатство натуры, трудолюбие, достоинство, высота нравственного чувства и врожденная деликатность неизмеримо возвышают его над всеми тупыми и жестокими хозяевами жизни. Конечно, Левша верил в царя-батюшку и был религиозным человеком. Образ Левши под пером Лескова превращается в обобщенный символ русского народа. В глазах Лескова нравственная ценность человека заключена в его органической связи с живой национальной стихией - с родной землей и ее природой, с ее людьми и традициями, которые уходят в далекое прошлое. Самым замечательным было то, что Лесков, превосходный знаток жизни своего времени, не подчинился той идеализации народа, которая главенствовала в среде русской интеллигенции 70-80-х годов. Автор "Левши" не льстит народу, но и не принижает его. Он изображает народ в соответствии с конкретными историческими условиями, а вместе с тем проникает и в таящиеся в народе богатейшие возможности к творчеству, изобретательности, служению родине.

5. Самые разнообразные по своему социальному статусу герои в произведениях Лескова получили возможность выразить себя в своём собственном слове и таким образом выступить как бы независимо от их творца. Лесков смог реализовать этот творческий принцип благодаря своим выдающимся филологическим способностям. Его «священники говорят по-духовному, нигилисты - по-нигилистически, мужики - по-мужицки, выскочки из них и скоморохи с выкрутасами».

Сочный, колоритный язык лесковских персонажей соответствовал яркому красочному миру его творчества, в котором царит очарованность жизнью, несмотря на все её несовершенства и трагические противоречия. Жизнь в восприятии Лескова необыкновенно интересна. Самые обыденные явления, попадая в художественный мир его произведений, преображаются в увлекательную историю, в острый анекдот или в «весёлую старую сказку, под которую сквозь какую-то тёплую дрёму свежо и ласково улыбается сердце». Под стать этому полусказочному, «полному таинственной прелести миру» и любимые герои Лескова - чудаки и «праведники», люди с цельной натурой и щедрой душой. Ни у кого из русских писателей мы не встретим такого количества положительных героев. Острый критицизм по отношению к русской действительности и активная гражданская позиция побуждали писателя к поискам положительных начал русской жизни. И основные надежды на нравственное возрождение русского общества, без которого он не мыслил социального и экономического прогресса, Лесков возлагал на лучших людей всех сословий, будь то священник Савелий Туберозов из «Соборян», полицейский («Однодум»), офицеры («Инженеры-бессребреники», «Кадетский монастырь»), крестьянин («Несмертельный Голован»), солдат («Человек на часах»), ремесленник («Левша»), помещица («Захудалый род»).

Жанр Л, насквозь пропитанный филологизмом, - это «сказ» («Левша», «Леон дворецкий сын», «Запечатленный ангел»), где речевая мозаика, постановка лексики и голоса являются главным организующим принципом. Этот жанр отчасти лубочный, отчасти антикварный. Здесь царит «народная этимология» в самых «чрезмерных» формах. Для лесковского филологизма характерно еще то, что персонажи его всегда отмечены своей профессией, своим соц. и нац. знаком. Они - представители того или другого жаргона, диалекта. Средняя речь, речь обыкновенного интеллигента, Л обходится. Характерно и то, что диалекты эти используются им в большинстве случаев в комическом плане, чем повышается игровая функция языка. Это относится и к ученому языку, и к языку духовенства (ср. дьякона Ахиллу в «Соборянах» или дьякона в «Путешествии с нигилистом»), и к нац. языкам. Укр. язык в «Заячьем ремизе» использован именно как комический элемент, а в других вещах то и дело фигурирует ломаный рус. язык - в устах то немца, то поляка, то грека. Даже такой «общественный» роман, как «Некуда», наполнен всякого рода языковыми анекдотами и пародиями - черта, типичная для рассказчика, для эстрадника. Но кроме области комического сказа у Л есть еще и область противоположная - область возвышенной декламации. Многие его вещи написаны, как он сам говорил, «музыкальным речитативом» - метрической прозой, приближающейся к стиху. Такие куски есть в «Обойденных», в «Островитянах», в «Расточителе» - в местах наибольшего напряжения. В ранних вещах Л своеобразно комбинирует стилевые традиции и приемы, взятые им у польских, укр. и рус. писателей. Но в позднейших произведениях эта связь

У Лескова есть целый цикл повестей и рассказов на тему праведничества. Понятие народ Л. интерпретировал широко, и у него праведниками оказывались и крестьяне, и купцы, и чиновники,и священники(«Однодум», «Соборяне»). Праведники наделены милосердием по отношению к больным, угнетенным, бедным. Все они обладают общечеловеческими категориями добра. Ценность этих добродетелей увеличивается от испытанных на себе гонений и преследований как со стороны властей, так и со стороны людей, живущих жестокой и корыстолюбивой жизнью. В каком- то смысле все праведники сливались в широко понимаемой народной правде и оказывались оппозиционной силой по отношению к существующему строю, несли в себе некоторый элемент соц. обличения. Протоирей Туберозов («Соборяне»), чел., живший во внешнем благополучии, вырос бунтарем, восстал против лжи священнической жизни, привилегий, зависимости от высших чинов. Все его мысли за 30 лет службы записаны в его «Демикотоновой книге». Он жаждет всенародного обличения чина священника на соборе. Туберозов отказывается от покаяния и умирает в своей правоте. Многие праведники кажутся чудаками, людьми со сдвинутой психологией, странностями. Всем им свойственна некоторая одержимость. «Праведничество» оказывается своеобразным мнением народным, которое складывается и живет стихийно, его нельзя обуздать никакими циркулярами власти. Решительно всегда «праведничесво» не получало должной оценки со стороны властей. В принципе «праведник» по соц. оценки «маленький» чел., все имущество которого нередко в небольшом заплечном мешке, а духовно он вырастает в сознании читателя в гигантскую легендарную былинную фигуру. Таков богатырь Иван Северьяныч Флягин («Очарованный странник»), напоминающий Илью Муромца. Вывод из его жизни напрашивался такой: «Русский человек со всем справится». Он многое видел и многое испытал:«Всю жизнь свою я погибал и никак не мог погибнуть». Наиболее яркое произведение о праведниках – «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе». «Праведники» несут людям очарование, но и сами они действуют словно зачарованные. Дай им вторую жизнь, они проживут ее точно также. В подвигах Левши и его друзей, тульских мастеров, много виртуозной удачливости, доже эксцентрического чудачества. А между тем жизнь их весьма скверная и большей частью бессмысленная, и народные таланты чахнут и гибнут при царском строе. Итог рассказа горек: бессмыслен подневольный труд, хотя Левша и показал русскую удаль. И все-таки Л. не теряет оптимизма. Несмотря на жестокость обстоятельств и полное забвение, которое ожидает Левшу, герой сумел сохранить «душу человечкину». Л. был убежден, что простые люди с их чистыми сердцами и помыслами, стоя в стороне от главных событий, «сильнее других делают историю».

Н. С. Лесков -самобытный и большой писатель. Л. род в 1831 г. в селе Горохове Орловской губернии в семье мелк. чиновника, вышедш. из духовной среды. В детстве сверстниками его были кресть дети, с кот он, по его собств словам, «жил и сживался душа в душу». Л. писал, что народ не надо изуч «Простонарод. быт я знал до мельч подробн и до мельч же оттенков понимал, как к нему относ из большого барского дома, из нашего «мелкопоместного курничка». На 16-м г., не закончив гимназии, начал трудовую жизнь канцеляристом в орловской уголовной палате. Позднее, поступив на частную коммерч службу, он исколесил Россию вдоль и поперек. По убеждениям Л. был демократ просветитель-враг креп-права и его пережитков, защитник просвещения. Но к оценке всех явл-й соц. и политич.жизни он так же как Дост и Л. Толст, подходил с мораль. критерием и счит. главным прогрессом - прогресс нравственный: не хорош порядки, а хорош люди нужны нам»,-заявлял Л.. Писатель осознав себя литер-ром нового типа, Он не раз утвержд, что его школой была не книга, а сама жизнь.Глав, сквозная тема творч. Л. - возмож-ти и загадки русс. нац. Хар-ра. Отличительные свойства русс чел он искал во всех сословиях и классах, и его худож. мир пораж своей соц. пестротой и многоликостью,. внук священника и купчихи, сын чинов и дворянки, он хорощ знал быт каждого сословия и изображ его по-своему, постоянно смешивая с лит традиц и стереотипами. Его Катарина Измайлова из рассказа «ЛЕДИ МАКБЕТ МЦЕНСКОГО УЕЗДа! сразу же напомнила героиню пьесы А. Н. Островск «Гроза»; тоже молодая купчиха, решивш на незакон любовь, захвач страстью до самозабвения. Но любовь Кат Изм изобра­ж не как протест против купеч быта, потреб-ть подняться над ним, а как рожден этим же бытом, его сонной одурью, безду­ховностью жажда наслаждения, побуждающ «бесстрашную» женщи­ну соверш убийство за убийством. Таким изображ русс. хар-ра Л. ведет спор не нур с Островским и Добролюбо­вым. Название рассказа вызыв в памяти тургенев очерк «Гам­лет Щигровского уезда», где опис европейски образов дворянин со слабым, ничтож хар-м. У Л. героиня шек­с-го склада сочет в себе, наоборот, необыч силу хар-ра с полнейшей интеллект-нравств неразвитостью.

Ранние рассказы Л. из народ. быта «Воительница» - о цепкой и циничной Петербург сводне, сломленной поздно настигшей ее страстью,- как и «Леди Макбет...», основ. на сюжетах и образах, почерпнутых из народ. любовно-бытовых песен и баллад, и насыщены деревенск. и мещанско-городским краснословием. Л. ищет подлинных героев русс. жизни в разной среде-в патриарх. Дворянстве.

12. ранний дос-бедные люди, хозяйка, двойник.